Рассказы о собаках [из сборника «Море. Тундра. Собаки»]

Ярко-красное солнце описало дугу и вторично упало в дебри. Только на этот раз он не полез на дерево. Он свернулся клубком и лежал, согревая себя дыханием. Болела нога, которую он довольно сильно ушиб. Стало жалко себя. Он глубже втянул голову в плечи и застонал.

Дружок ждал его терпеливо. Лишь на рассвете голод погнал его к людям. Но прежде чем уйти, он еще поскулил виновато, посмотрел на своего беспомощного хозяина, прислушался к его стонам, но ничего не понял. А может быть, понял все и тогда побежал в поселок.

И в третий раз поднялся над тайгой солнечный диск. С еще большей наглостью напали на грибника комары, но он уже не отмахивался, лежал не двигаясь, без мыслей, без желаний.

Откуда-то доносился лай.

Грибник поднял голову: «Хм, живой… Что же ты ешь, собачий сын? Собачий… Собака… Ел, пил, пища… А ведь говорят, что собачатина полезна… Ведь, кажется, у Джека Лондона съедали собак… Захочешь жить, и кошку съешь… В путешествиях всегда собак ели, да и не только собак, бывало, друг друга жрали… Ну, я бы человека не стал. Хотя было же племя людоедов. А жрать хочется… Без еды уж точно погибну».

Он забылся на мгновение и тотчас ощутил горячее дыхание собаки, ее шершавый язык… Пес тормошил его лапами, пытался разбудить, но человек лежал тихо, затаился, набирал силы.

«Кусочек мяса… Только кусочек, и я смогу искать, двигаться, жить. Надо схватить эту собачонку. В ней мое спасение. Можно сделать шашлык на костре. Напиться крови и снова стать на ноги. Если не поймаю собаку сейчас, то просто умру от истощения и бессилия».

Его руки осторожно потянулись к собачонке, он весь напрягся, хищный, голодный огонек зажегся в глазах грибника. Рывок, и он схватил перепуганную жертву, прижал к земле грудью и с неимоверной силой, откуда и взявшейся, сдавил горло собаки.

Дружок взвизгнул, подергался в последней конвульсии и обмяк.

Грибник приподнялся. Рукавом пиджака вытер пот со лба. Руки его противно дрожали.

И вдруг он услышал звонкий мальчишеский голос:

— Мам! Ты не видишь Дружка?

— Отца ищет. Рюкзак и ведро нашел, теперь, наверно, и след взял!

— А чо ж молчит? Дружок! Дружок!

Короткого визга мать и сын не услышали.

— Дружок! Дружок! Дружок!

— У-у-у… — застонал грибник, и голова его безвольно упала на еще теплую собачью шерсть.

Друг

Житье было у Шарика на все сто. Спал он на мягком и чистом ковре, а вернее, на широком, на всю комнату, паласе. Ел вкусное и свежее, с хозяйского стола. Забот, можно сказать, никаких, разве что гавкнуть разок-другой, если кто-нибудь стукнет в дверь.

Впрочем, его лай не представлял никакой угрозы. Маленький, беленький, пушистый, с торчащими беличьими ушками, но беспородный, каких немало бегает по улице, путаясь в ногах прохожих.

Жить бы ему да жить, кататься как сыр в масле среди роскошной мебели, в тепле и уюте, но, на беду, принесли однажды к ним породистого щенка. Щен, как и свойственно уличному, вонял псиной. Он был толстолапый и неуклюжий. Красный, с вислыми ушами, из породы сеттеров.

Шарик порычал на него для порядка, дабы знал незнакомец, кто здесь главный.

С этого дня они бегали по комнате, лаяли, рычали и кувыркались. Шарик проявлял чудеса изворотливости. Он изматывал щенка своими прыжками и молниеносными укусами, а когда получал достойный отпор, то повышал голос и одерживал верх. Вообще-то он был общительным, добрым весельчаком и быстро забывал о ссоре. Когда же в миске появлялась еда — добродушию приходил конец. Шарик преображался. Он становился деспотичен и зол как волк и, несмотря на свой маленький рост, умел показать острые белые зубы.

Щенок поджимал хвост, унизительно подползал и умоляюще тявкал.

«Дай же хоть косточку», — говорили его круглые темные глазки, но Шарик был неумолим: дружба дружбой, а мое не тронь.

Щенок облизывался, и голодные слюнки текли с его обвисших губ. Только насытившись, глава дома отходил, благосклонно разрешая доесть остатки.

Вскоре Шарик уловил, что его сородича зовут Арсом.

— Арс, Арс! — подзывал хозяин и гладил подросшего пса по широкой спине.

А Шарику чертовски хотелось, чтобы ласкали его одного. Воспитанный в роскоши, он был эгоистичен и ревнив. Но хозяин почему-то не обращал на него внимания. Тогда Шарик больно укусил Арса и тотчас получил шлепка.

— Пошел вон, надоеда! — раздался грубый голос.

Так обращались с Шариком впервые, и он, покосившись, обидчиво отошел.

Теперь уже не трепали его по кудрявой шерстке, не сажали на колени, а только слышалось:

— Цыц! Не мешай! Надоел, проклятый!

Шарик, понурясь, завистливо следил, как ласкают Арса, чему-то учат и скармливают ему вкусные кусочки мяса.

Но Шарик умел все забывать и все прощать. Он снова начинал шумную игру, задирал сильного, но неповоротливого Арса.

Так прошла зима. За окном еще лежал снег, но весеннее солнце уже проникало сквозь чистые стекла, и Шарик часто лежал, пригретый теплым лучом, блаженно закрыв глаза и вытянув лапы.