Рассказы о собаках [из сборника «Море. Тундра. Собаки»]

А на снегу сидел одинокий пес. Сидел под гигантским куполом, где даже горящие звезды были холодны и мертвы. Все для него было далеким и чужим. Вот он поднялся, все так же горбясь, пошел через поле к лесу. Пошел, еле волоча ноги, будто нес на себе Вселенную. И горбатая тень тащилась за ним по искристому снегу.

Родин посмотрел на дорогу, откуда вот-вот должна была показаться машина: «Эх, черт! Если выедут сейчас, он не успеет уйти».

Но дорога была пустынна, как были пустынны небо, лиман и поле. Лишь горбатый пес, волоча свою тень, медленно продвигался к лесу.

Лорд

Это был одни из старых обитателей курильского острова. Громадный медведь, с густой бурой шерстью, редкой красоты. Но тогда у Зимина не было времени любоваться его великолепной шубой. Перед ним поднялся загнанный, разъяренный зверь, могучий и коварный. Жаркие угли его глаз излучали ненависть и лютую злобу.

А все началось до обидного просто.

Виктор Ильич, поселковый врач, собрался на материк.

— Возьми Лорда, попросил он Зимина, — присмотри, пока буду в командировке. Никому не хочется доверять, а ты сбережешь, верю.

Кончился август. Пахло осенью. На склонах лежали желтые травы, с океана тянули штормовые ветры. Близился день открытия охоты. Зимину не хотелось связывать себя заботой о чужой собаке, но доктор привел-таки своего пса.

Лорд — красавец дог, на крепких жилистых ногах, с внимательными жутковатыми глазами. Его тупоусеченная морда восхищала объемом, а в целом он являл собой достоинство и силу.

Зимину не нравились бульдоги и боксеры. Изуродованные и слезливые, они кажутся обиженными. Но Лорд — другое дело. Он был хорош. Его экстерьеру могла позавидовать любая островная псина.

— А что он умеет? — спросил Зимин.

— О-о… Лорд прошел высшую школу дрессировки, — не без гордости ответил доктор.

Зимин мотнул головой, мол, ясно, понял, хотя, честно говоря, не мог себе представить, чему этот гигант обучен.

Во всяком случае, на охоту он не пойдет.

От Лорда не пахло псиной, это сразу заметил Зимин. Его-то Найда если ворвется в комнату, хоть нос зажимай. Ее место — двор. Свернется клубочком и в дождь, и в снег. Одним словом, северянка. Белая, веселая, пушистая лайка.

А Лорд — интеллигент. Поселился в комнате, но Зимина не признавал. Зимин кормил его, прогуливал, но дог ни разу и хвостом не вильнул. Скосит глаза, поразмыслит, зачем потревожили, и лишь тогда сдвинется с места.

Когда Зимин собрался на охоту, Лорд вдруг загородил дверь. За окном мерцало звездами раннее прохладное утро. Во дворе, нетерпеливо поскуливая, ждала Найда, а Зимин стоял во всеоружии и уговаривал дога:

— Оставайся, друг. Оставайся! Не в твоей тонкой шкуре по ледяной воде лазать. Иди-ка на место. Место!

Но Лорд и ухом не повел.

— Да пошел вон!!! — отодвигая его коленом, с досадой проворчал Зимин.

Дог стоял как танк.

Обычно, уходя на охоту, Зимин загадывал: «Если никто не окликнет, не спросит куда, не перейдет дорогу, будет удача». А тут на пути стоял пес, и это взбесило охотника.

— Бестолочь тупорылая! — ругнулся он и дернул собаку за ошейник.

Но у него не хватило силы оттащить этого теленка от двери. И тогда он пнул его. Лорд молниеносно развернулся, и только резкий вскрик: «Фу»! — остановил разъяренную собаку.

Вислые зубы дога нервно тряслись, по широкому лбу волнами катились морщины. На пол обильно капала слюна. Мгновение он смотрел налитыми кровью глазами, словно решая, съесть человека или повременить. Потом медленно, очень медленно повернулся и, тяжело ступая, пошел к подстилке.

Страшная собака, страшная и непонятная.

Мысль о доге не покидала Зимина на всем пути до заветного озерка. Делая наспех шалаш, он все еще переваривал случившееся.

Рассвет пришел с первым посвистом крыльев прилетевшего табунка. Из шалаша хорошо просматривалась темно-мраморная гладь озера, но уток на нем не было.

Горячий чай в термосе и бутерброд с колбасой оказались кстати. Найда получила свою порцию. В углу шалаша зашелестела трава. Зимин оглянулся, поймал бусинки глаз симпатичной полевки, подбросил ей корочку хлеба.

Где-то прокричал куропач, но его заглушил стук крыльев и всплеск воды. Утки плюхнулись в заводь. Они замерли, вытянув шеи, настороженно осматриваясь, готовые снова взмыть в небо. Вокруг было тихо. Птицы зашевелились, начали ощупывать перышки, прихорашиваться. И вот они уже плывут, ныряют, перекликаются. Это чернеть. Таких Зимин не брал.

Он бесшумно покинул шалаш, побрел по болотистой низине, и почти сразу из-под ног взлетел селезень-крякаш. Зимин вздрогнул от неожиданности.

Ружье вскинулось, стволы, описав дугу, замерли, грянул выстрел.

Найда, ломясь через осоку, начала поиск, но Зимин видел, как улетает яркий тяжелый селезень.

«Смазал. Со мной такое бывает редко, — подумал, огорченный, и вспомнил дога. — Предрассудки, однако факт».

Вернулась Найда и уставилась, будто спрашивая: «Что ж ты, мазила? Где утка?»

Дальше Зимин шел осторожно. Ружье на руке, палец на спуске. Хлюп-хлюп, хлюп-хлюп… И вдруг — фыр-р. Но это всего-навсего куличок.

«До чего шумно взлетает длинноногий. Тьфу! Переполошил».