Рассказы о Вадике и Жене

— Грубости, глупые выходки — это одна сторона, — говорил отец. — Но, оказывается, он в музыке совсем бездарен. Ведь так? Он ее имеет права занимать чужое место. Другие дети, способные, старательные, может быть, ждут — не дождутся поступить к вам.

Вадик был готов исчезнуть, провалиться сквозь пол.

Сухое, морщинистое лицо Серафимы Ефимовны прояснилось.

— Ах, вот что! — торопливо заговорила она, подошла к Вадикову отцу, посмотрела на него чуть ли не ласково. — Вы очень хорошо сказали. Прекрасные слова! Нельзя занимать чужое место — это нечестно.

Она взяла его руку, крепко ее пожала и рассмеялась:

— Я-то, старая, подумала, что и вы станете просить… Правильно вы рассудили. Спасибо вам!

Вадик подумал, что Серафима Ефимовна, пожалуй, чем-то похожа на его родную бабушку. Та же морщинистая улыбка, такие же худые руки, немножко согнутые плечи… Ему стало невмоготу смотреть на преподавательницу и отца. Вадик шмыгнул за шкаф и притаился.

— Шалости, конечно, раздражают, рассказывала Серафима Ефимовна. — Но ведь и абсолютно никакого слуха… А я всю жизнь отдала музыке. Пела в хороших театрах с большими артистами…

Они разговаривали долго, мирно и даже весело, Серафима Ефимовна говорила так хорошо, с такой душевной любовью к музыке, что Вадик забыл о неприязни.

…Отец, еще раз попросив прощения, пошел к двери.

— Вадим!

Посмотрел вокруг, глянул за шкаф, выволок оттуда запачкавшегося мелом Вадика.

— Что, стыдно? Позорно?

Щеки, шея, уши Вадика пылали, как зарево. Казалось, тронь их — обожжешься.

— Серафима Ефимовна, — еле слышно вымолвил он, — простите меня.

Она быстро подошла и принялась стирать с него мел. Ну точь-в-точь как бабушка. Отец мягко, почтительно отстранил ее, подтолкнул Вадика к двери.

В коридоре отец, спросил:

— Теперь ты понял?

— Да, папа, — поспешно ответил Вадик.

— Что же ты понял?

— Чужое место занимать нельзя.

— А еще что?

— Музыка… — Вадик запнулся, подбирая нужные слова. — Музыка… это для нее — как для тебя моторы! А я ей сказал…

— Правильно понял, — сурово сказал отец. — Палку о твои бока обломать мало, чувствуешь?

— Угу.

— Не бока — палку жаль… Вижу — кругом у тебя кляксы, не только в тетрадях. На меня, на мать ты их насажал, перед людьми стыдно.

Они вышли и зашагали вдоль улицы. К остановке подошел автобус, но отец и не взглянул на него.

— К музыке ты оказался непригодным, — с горькой усмешкой сказал отец. — Пианино сегодня передвинем к Рузиным… Посмотрю, на что ты вообще годишься. Может быть, и к письму у тебя такие же способности? Тогда — долой из школы и прямехонько в музей. Люди будут пальцами показывать: смотрите, ха-ха, неграмотный! Один такой на нашей земле отыскался!..

5

Валька Гребнев советовал:

— Переходи, Вадик, ко мне: вдвоем интересней. У меня заводной медвежонок есть — танцует, как живой! Я бы ни за что на свете не стал с Сашкой Желтоватой сидеть… Из музыкальной ты ушел — и правильно. Пусть девчонки пищат, они это любят.

Вадик слушал, но следовать его советам не спешил. Дружба их поколебалась после случая с рожицей. «Сашенька учительнице не наябедничала. Почему же ты не признался?» — думал Вадик и отходил в сторону.

На уроках он теперь сидел тихо и во всем старался подражать Саше. Она кладет промокашку под руку — и он кладет; она чистит перо — и он тоже; она начинает писать — и он за ней.

«Неужели я и к письму неспособный?» — размышлял он.

Буква за буквой…

Две — три буквы он выводит старательно, а потом рука сама собой, будто заведенная, вдет все быстрее и быстрее, а буквы начинают валиться в разные стороны, как пьяные. У Сашеньки строчка, у него — две. Но какие они неприглядные, эта строчки!

«Стоп!» — командует себе Вадик, косит глазами в тетрадь соседки, старается попасть в ее ритм.

Дома он теперь занимается с Женей. Она толкует: «Главное — терпение. Терпения, Вадик, у тебя ни на грош». Женя ведет себя, как настоящая учительница, даже отметки ставит цветным карандашом. Важничает, конечно. Этого самого терпения у нее, должно быть, тоже не очень-то много… Но — надо покоряться.

Вадик слышал о папе: «Чисто работает. Золотые, умелые руки». Руки, значит, можно научить, чтобы они стали «умными», стоит лишь постараться.

«Стой!» — снова командует Вадик своей забывшейся руке, она послушно останавливается.

А в общем-то Женя, наверное, права: самое трудное — это терпение, прилежание.

Частенько на помощь ему приходила Саша. У нее постоянно был запас промокашек и новых перьев. Кроме того, у нее неистощимый запас старательности, а им, оказывается, тоже можно поделиться с товарищем.

В Вадиковой тетрадке стали появляться не только тройки, но и четверки. Четверки ему ставила лишь Нина Матвеевна; дома же, у строгой Жени Рузиной, заработать больше тройки не удавалось.

И все-таки терпение да старание делали свое доброе дело. Однажды Сашенька, посмотрев Вадикову домашнюю работу, сказала:

— Будет пятерка!

Вадик с волнением ждал следующего дня. И вот он наступил. Нина Матвеевна, раздав всем тетради, Вадику подала последнему. Он жаждал увидеть круглую, сияющую, красную, как огонь, пятерку; глянул и огорчился: стояла угловатая, обыкновенная цифра «4».