Рассказы о жизни. Книга первая

Участие в школьных вечерах и в хоровом пении способствовало нашему духовному развитию и в какой-то мере пробуждало наше самосознание. В этой связи вспоминается такой эпизод. На одном из наших выступлений кто-то из ребят должен был читать басню Крылова «Волк и Ягненок» в переводе на украинский язык. Там есть авторские слова, осуждающие волчий произвол: «Он вовк, он пан, — ему не слид» (раз волк силен, то ему все позволено). Я подсказал пареньку:

— Когда будешь читать эти слова, покажи пальцем на городового, который всегда бывает на наших вечерах.

Он так и сделал, и это вызвало большое оживление у всех зрителей. Вместе со всеми смеялся и аплодировал и сам городовой: он, видимо, так и не понял, в чей огород был брошен камешек. Семен Мартынович сделал вид, что ему ничего не известно о нашей проделке.

С. М. Рыжков был не только талантливым преподавателем и воспитателем, но и подлинным организатором народного просвещения. Особенно ярко это проявилось, когда вблизи станции Юрьевка и деревни Васильевка началось строительство крупного металлургического завода Донецко-Юрьевского металлургического общества (ДЮМО). Вблизи от этих мест открылись огромные каменоломни, и сюда съехались для перевозки камня сотни крестьян с подводами. Однако на эти работы принимались лишь грамотные крестьяне, потому что надо было учитывать объем перевезенного камня и расписываться на каких-то бумагах. У людей появилась неотложная потребность в грамоте, и они буквально повалили в школу и нашли там поддержку.

Вот как вспоминал об этом позднее С. М. Рыжков, находясь за границей[5]:

«Ко мне пачками посыпались просьбы взрослых крестьян научить их читать и писать. Пришлось работать в две смены: днем — с детьми, вечером — со взрослыми. Разумеется, все это даром. Через две недели мужики с грехом пополам выводили свои фамилии. Курс был закончен. Авторитет школы поднялся на недосягаемую высоту. Завелась библиотека, учебные пособия. Алчевская подарила школе волшебный фонарь — тогда большую редкость и в городских школах. Она же высылала из Харькова еженедельно, по указанию школы, новые серии картин.

…Смотреть картины и слушать рассказы приходило все село. Так как школьные классы не вмещали всех желающих попасть на картины, то я стал показывать их на улице, на стене сарая соседа»[6].

Именно в это время Семен Мартынович часто просил меня помочь ему в чтении или в показе картин через «волшебный фонарь» (светоскоп). Это был примитивный показ обычных диапозитивов — картин на стекле, и посвящались они, как правило, историческим, сказочным или практически-жизненным сюжетам. Изображения, увеличенные через линзы «волшебного фонаря», действительно проектировались прямо на белую стену соседнего сарая. Местные крестьяне никогда не видели ничего подобного и смотрели на все это с восхищением. Для них, забитых и темных, «волшебный фонарь» нашего учителя прорезал кромешную тьму, которая царила над нашей Васильевкой, да и над всей тогдашней Россией…

Вскоре школа пополнила свою библиотечку. В ней стало значительно больше произведений лучших русских писателей и поэтов — Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, Тургенева, Лескова, Салтыкова-Щедрина, Толстого, Никитина, Кольцова. Постепенно большинство ребят пристрастилось к чтению, а для меня оно стало самым любимым, необходимым занятием.

Иногда учитель давал мне и свои личные книги, которые я по прочтении относил к нему домой. Семен Мартынович разговаривал со мной о прочитанном, подсказывал, что стоит почитать еще, иногда вспоминал свою жизнь. Он и его домашние просили заходить еще. Каждая встреча с этими культурными людьми все более расширяла мой кругозор, открывала передо мной что-либо новое.

Разница в возрасте не помешала нашему сближению. Я глубоко ценил Семена Мартыновича как педагога и человека. Однако уже в 1905—1906 годах мы по-разному оценивали политические события, а в 1915—1916 годах мы и вовсе разошлись с ним в политических убеждениях и почти прервали наши отношения. Но об этом более подробно будет сказано в другом месте…