«Наведение дисциплины» тоже к добру не привело. Семен Виссарионович составил список ежедневных дежурных. За порядок в классе должны были отвечать все по очереди. Фамилии проштрафившихся записывались на доске. Таких иногда набиралось до десятка. Для них учитель установил весьма своеобразное наказание. Ставил их в круг, заставлял развести в стороны руки и брать за уши своих соседей — справа и слева, причем не рядом стоящего, а через одного. Получалось, что ребята стояли как бы в обнимку, держа друг друга за уши. Затем по команде «раз, два, три» провинившиеся должны были совершать друг над другом взаимную экзекуцию. И хотя попавшие в беду заранее договаривались не сильно драть уши, все же кто-нибудь вольно или невольно нарушал уговор, и тогда начиналась поистине дикая сцена. Кто-то хотел отплатить обидчику, но дергал за ухо совсем другого, тот — третьего, и так без конца. Дело доходило до слез. А у тех, кто не стоял в кругу, это вызывало смех и грубые шутки.
Авторитет учителя падал с каждым днем.
Однажды на улице перед самой школой застряли крестьянские сани, груженные сеном. Была оттепель. Лошадь остановилась перед лужей, и мужик никак не мог сдвинуть сани с места. В это время у нас была большая перемена, и ребята высыпали на улицу. Группа переростков под видом помощи стала толкать сани и, сговорившись, вдруг налегла изо всех сил и нарочно опрокинула воз прямо в лужу. Бедняга крестьянин, и без того измучившийся, вбежал в школу, стал жаловаться учителю:
— Смотрите, что наделали ваши разбойники! Креста на них нет!
Семен Виссарионович был сильно возмущен нашей выходкой. Рассвирепев, он приказал всем ученикам стать на колени и стал бить нас линейкой по рукам, не различая ни правого, ни виноватого. После этого заводилы немного попритихли, но не надолго. Учитель по натуре был тихим, интеллигентным человеком и никак не мог войти в роль деспота-устрашителя.
Ученики нашей школы резко разделялись не только по возрасту, но и по тому, где у кого работали родители. Деревенские ребята из Васильевки составляли компактную группу и как бы противостояли другой группе ребят, чьи родители работали в имении помещика Алчевского. Этих учеников хлопцы-васильевцы презрительно именовали дворянами. Неприязнь к помещикам переносилась и на нас, ни в чем не повинную детвору. Из-за этого нередко возникали распри и ссоры, а иногда и потасовки. Обо всем этом, разумеется, знал Семен Виссарионович, так как обидчики и обиженные не раз жаловались ему друг на друга. Но он проходил мимо этого.
Трудно понять, почему он поступал именно так. Он не пытался разговаривать с нами по этому поводу, примирить, сплотить. Быть может, ему было не до этого, так как он, наверное, глубоко переживал свои педагогические неудачи. Дотянув кое-как до конца учебного года, наш Семен Виссарионович сразу же уехал куда-то и больше не появлялся в наших местах.
Как ни удивительно, за зиму мы все-таки кое-чему научились: писать, читать по слогам.
Во время летних каникул я, так же как и раньше в эту пору, продолжал работать: пахал, убирал навоз, косил, участвовал в уборке урожая. Все это было обычным и привычным для меня делом, и мало что сохранилось в памяти от той поры. Запомнился на всю жизнь лишь один случай, в котором проявилась бунтарская жилка, наследованная мной, как видно, от отца.
Мы, двое взрослых рабочих и я, работали на молотилке, обмолачивали помещичью пшеницу. Работали с рассвета и дотемна. За все это приказчик платил нам жалкие гроши. И вот однажды мы не выдержали: бросили работу и ушли в степь.
— Пусть постоит молотилка, а мы малость отдохнем, — говорили мои товарищи. — Приспичит приказчику — как следует платить станет.
Забившись в скирду с сеном, мы закусили остатками принесенной из дому пищи, а затем уютно расположились на ночлег. Утром нас всех вызвали к управляющему. Он кричал, топал ногами, грозил, но в конце концов согласился увеличить нам оплату, а за простой молотилки приказал сделать вычеты из нашего заработка. Чтобы наказать меня сильнее других («Ишь ты, мелкота, тоже бастовать вздумал!»), управляющий приказал удержать с меня почти весь мой заработок — 1 рубль 20 копеек. Я возмутился несправедливостью, но он не обратил на это никакого внимания и еще раз повторил свое распоряжение приказчику:
— Как сказал, так и делай. Не будет в другой раз со смутьянами связываться.
И тут случилось нечто невероятное. Я потерял всякий контроль над собой. Крикнув что-то оскорбительное моему обидчику, я выскочил на улицу и запустил в окно конторы огромным булыжником. Меня пытались догнать и наказать, но я скрылся в ближней балке и с тех пор стороной обходил этот дом…
Осенью в школе появился новый учитель, тоже Семен, но Мартынович, — Семен Мартынович Рыжков. Он был уже семейным человеком, имел жену, двух дочерей и сына, с ними же жила сестра жены. Спокойный, энергичный, волевой, точный, он сразу покорил наши сердца.