Рассказы о жизни. Книга первая

Уже после я узнал, что Семен Мартынович не готовился быть педагогом. Он мечтал о дальних странствованиях, окончил морское училище. Но в первом же учебном, но большом плавании убедился, что его мечте не суждено сбыться: его организм никак не мог привыкнуть к морской качке. Он пытался побороть себя, стойко переносил морскую болезнь, но она изнуряла его, и в конце концов он был вынужден отказаться от морской службы. Он окончил учительские курсы, и работа в школе стала его вторым призванием.

Семен Мартынович был незаурядным человеком, обладал большими знаниями, беззаветно любил свою профессию. В 1906 году он избирался в Государственную думу по списку трудовиков и был одно время даже ее вторым секретарем.

Незаметно новый учитель выявил индивидуальные привычки и наклонности учеников, сумел чем-то заинтересовать, увлечь каждого из нас. Как-то сами собой прекратились шалости, и вот уже, затаив дыхание, мы с увлечением слушали Семена Мартыновича.

При новом учителе и школа преобразилась: стала чище, светлее, и мы, ребята, хоть и в бедноватои одежде, стали более опрятными, подтянутыми. Тетради, книги теперь были не такими потрепанными. Как ему удалось добиться этого, я не знаю, но только все мы полюбили его и привязались к нему. Раньше, бывало, ребята с нетерпением ожидали последнего звонка, чтобы стремглав бежать из школы, а тут стали задерживаться в классе по своей воле и сами иногда просили Семена Мартыновича, чтобы он почитал нам что-нибудь еще. Он всегда читал нам только интересное — раскрывал нам глаза на мир, на жизнь, учил видеть человека с хорошей стороны, уважать его.

Когда Семену Мартыновичу было некогда, он поручал нам самим по очереди читать вслух какую-нибудь подобранную им книгу. Чаще всего это были небольшие рассказы и повести Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, проза и стихи А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, басни И. А. Крылова. Постепенно чаще других чтение стали поручать мне.

— Давай, Клим! — выкрикивали ребята. — У тебя хорошо получается.

Мне было лестно доверие товарищей, и я старался читать, что называется, с толком, с чувством, с расстановкой, подражая Семену Мартыновичу. Часто приходилось брать недочитанную книгу домой и там, в углу, еще засветло или при керосиновой лампе, я с упоением зачитывался той или иной удивительной историей, пока мать не говорила:

— Кончай, хватит, нечего керосин жечь.

Учение давалось мне легко, многое я схватывал на лету, и поэтому увлечение чтением не мешало моей учебе. Вскоре я стал одним из первых учеников в классе. Товарищи стали обращаться ко мне за советами, просили объяснить непонятное, и я оставался заниматься с кем-нибудь после уроков.

Заметив это, Семен Мартынович стал поручать мне не только чтение, но и, если ему надо было куда-нибудь отлучиться, проведение отдельных несложных занятий. Это заставляло меня старательно выполнять домашние задания, твердо заучивать грамматические правила, читать дополнительный материал, который я доставал в семье учителя. Так возникло у меня чувство ответственности и начали вырабатываться некоторые организаторские навыки.

Семен Мартынович старался пробудить в каждом из нас интерес к родной природе, литературе, народным песням. Он искренне радовался, когда у кого-либо из нас проявлялись те или иные способности, старался поддержать и развивать их. По его инициативе мы стали проводить школьные вечера — нечто вроде нынешних выступлений художественной самодеятельности. На импровизированной сцене ребята выступали с чтением стихов, пением, плясками. Все это заранее готовилось, и каждый участник таких вечеров старался выступить как можно лучше. Нередко нашими зрителями были не только ученики, но и их родители.

По инициативе С. М. Рыжкова был создан школьный хор, и мы с увлечением ходили на спевки, разучивали русские и украинские песни. Весть об этом дошла до церковного регента Полякова, человека уже преклонного возраста. Он пришел к нам специально для того, чтобы послушать пение и отобрать голоса для церковного хора. В числе отобранных оказался и я, и должен сказать, что и сейчас не жалею об этом, потому что Фома Поляков научил нас понимать музыку; он сумел так развить наш слух и так поставить наши голоса, что пением нашего церковного хора заслушивались все прихожане. Нас приглашали на свадьбы и другие торжества, и мы были довольны тем, что приносим радость своим односельчанам.

Фома Поляков был незаурядным человеком. Он вышел из крепостной семьи и благодаря своим способностям очень рано проявил себя хорошим певцом и музыкантом. Он играл на нескольких инструментах: на скрипке, фисгармонии и флейте. Оценив все это по достоинству, барин послал талантливого юношу в Петербург. Там он окончил какое-то музыкально-церковное училище и после этого стал регентом барского, а затем церковного хора. Человек высокой культуры и мягкого общительного характера, Фома Поляков часто говорил нам:

— Наш народ любит песни и сам творит их. Учитесь у народа искусству пения и несите людям все лучшее, что у вас есть.