Как уже говорилось, у меня к тому времени имелось много искренних друзей. Особенно близок я был с Виногреевым Иудой Сергеевичем. Несмотря на такое мрачное имя, был он честнейшим и вернейшим человеком, хорошим семьянином, мастером на все руки. Он уже побывал в Одессе, Николаеве и других городах, многое повидал, был любознательным и начитанным. Я часто заходил к нему на квартиру в старой колонии ДЮМО, и мы вели с ним откровенные разговоры о своей рабочей жизни.
Был у меня и еще один хороший друг, рабочий-модельщик Григорий Гаплевский. Он был холост, красив и умен, обладал чудесным баритоном, любил и умел хорошо петь. Многие девушки в заводском поселке заглядывались на него. Но он все время находился в каком-то угнетенном состоянии и однажды откровенно рассказал мне, что жизнь у него тяжелая, неудачная и что брат с женой, с которыми он живет одной семьей, не понимают его, относятся к нему плохо. Было неудобно выяснять подробности этих семейных дел, но они, видно, доводили его до отчаяния.
Я не понимал его пессимизма и рисовал ему счастливое будущее, когда он встретит такую же, как и он, красивую девушку и заживет с ней счастливо и дружно. Но мои уговоры мало помогали: он становился все мрачнее. Таким же он был и в нашей рабочей компании в ночь под новый, 1900 год. Здесь встретились старые друзья: Виногреев, Гаплевский, Сараев, Пузанов, Паранич, Побегайло, — большинство из них в дальнейшем стали активными участниками первой русской революции 1905—1907 годов, прошли каторги и ссылки, стали активными борцами за Советскую власть. Не случилось этого только с одним Гаплевским.
Вскоре после этого он пришел ко мне и застал у меня еще одного моего товарища, Степана Минаева.
— Забежал проститься, — заявил он. — Уезжаю в Луганск. Вот подыщу там другую работу, потом вернусь сюда и оформлю расчет.
— Ну, а если не найдешь, — спросил я, — как же дальше жить будешь? Смотри, безработных сколько!
— Поищу работу в другом месте, — с какой-то напускной беспечностью ответил он и стал собираться. — Ну, будьте здоровы! Надоело все, кончать надо с такой жизнью.
Мы пытались задержать его, приглашали попить с нами чаю, но он ушел. Я почувствовал, что с Григорием творится что-то неладное, и предложил Степану Минаеву пойти на станцию, так как до отхода поезда оставалось еще минут сорок — сорок пять. Он согласился.
На вокзале мы нашли Григория у буфетной стойки. Перед ним стоял графинчик с водкой и наполненная рюмка. Он удивленно посмотрел на нас и спросил, зачем мы пришли.
— Товарища одного решили встретить, — неуклюже соврал Степан.
— Ну, ладно, шут с вами, — сказал он добродушно, почувствовав обман. — Давайте лучше выпьем на прощание.
Я отказался, а Минаев стал просить у буфетчика еще одну рюмку. Тем временем я узнал у дежурного, что поезд по каким-то причинам опаздывает более чем на час, и потихоньку сказал об этом Степану. Мы незаметно покинули вокзал и поспешили к брату Гаплевского, чтобы тот уговорил Григория вернуться домой.
У Гаплевских мы застали гулянку — отмечался день рождения малолетнего сына. Мы сообщили хозяину о своих подозрениях, но он лишь отмахнулся от нас и пьяным голосом пригласил нас к столу.
— Ничего с ним не случится, — сказал он. — Не маленький. Лучше выпейте по рюмочке, такой у нас сегодня день…
Мы остались. Но из головы не выходила мысль о Григории.
Я все порывался убедить хозяина пойти на вокзал, он же не хотел ничего слышать. И вот случилось страшное: через некоторое время прибежал фельдшер и с дрожью в голосе сообщил, что Григорий бросился под поезд и сейчас находится в больнице в безнадежном состоянии.
— Он все время спрашивает господина Ворошилова, — добавил фельдшер.
Мы со Степаном поспешили в больницу. Григорий, весь в бинтах, что-то говорил, но мы ничего не сумели разобрать. Вскоре он скончался. Это была ужасная смерть. Я был растерян и подавлен. Всю жизнь я жалел, что мы оставили Григория одного. Кто знает, может быть, нам и удалось бы уберечь его от этого рокового шага…
Извилистыми были тропы, по которым шли мы, молодые. Одних они заводили в безнадежные тупики, других выводили на широкую и прямую дорогу. Среди первых оказывались те, кто отбивался от общей массы, пытался бороться с трудностями в одиночку. Закалялись те, кто примыкал к нерушимому рабочему братству и шел с ним в едином строю.
Меня, как и многих других, подхватила общая волна рабочего движения, и в этом — мое счастье.
СКИТАНИЯ БЕЗРАБОТНОГО
Это случилось в самом конце прошлого столетия, накануне вступления России в новый, XX век. В то время на нашу страну надвигался острый экономический кризис, который в полной мере проявился несколько позднее — в 1900—1903 годы. Я и мои товарищи — рабочие, естественно, ничего не знали об этом, но и до нас доходили сведения о закрытии некоторых заводов и шахт в прилегающей округе. Толпы безработных у ворот нашего завода росли.