Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

Бледно-синее небо, молодая, пахучая зелень деревьев, нервный шум бойкой улицы большого города, радостный блеск солнца, щедро разлитый всюду, — вся эта живая звучная симфония, имя которой — жизнь, заставили француза вспомнить о бульварах родного Парижа… Вот уже с лишком четыре года он не видал его. И он вздохнул. Но не в его натуре и не при таком настроении думать на грустные темы, и мосье Жорж в следующую секунду уже плутовато, с манерой истого вивёра подмигнул глазом встречной швейке. Вокруг все куда-то так быстро идут и едут, — и этот ускоренный весенний темп жизни так хорош, кажется, что вместе с мелодией, зеленью и ярким солнцем в жизнь влилась струя новой энергии…

В сквере всюду по дорожкам бегали дети, красивые и ярко нарядные, как живые цветы, бойкие, гибкие и шумные, какими умеют быть только дети. Поглядывая на кормилиц и молоденьких гувернанток, достойных взгляда француза и парижанина, мосье Жорж медленно шагал по скверу, наслаждаясь запахом своей сигары, кипящей вокруг грациозной жизнью детей и думая, что пройдет еще год и сумма его сбережений округлится настолько, что, быть может, даже наверное, в следующем мае он будет в Париже…

— Господин Жорж!

— А! Коллега! Добрый день!

Сидя на одной из скамеек сквера в важной позе независимого человека, Жоржа позвал Андрей Карпович Пилкин, повар из ресторана, конкурирующего с рестораном мосье Жоржа. Андрей Карпович — коренастый волжанин с широким, монгольского типа скуластым лицом и с серыми глазами, несколько прищуренными, как бы пресыщенными всем видимым ими. У него на круглом животе — толстая серебряная цепь, на пухлых, коротких пальцах — кольца, в руке — трость с серебряным набалдашником.

— Куда изволите держать ваш путь, господин Жорж? — спросил Андрей Карпович, когда Жорж, с улыбкой пожав ему руку, опустился рядом с ним…

— Иду прогулять себиа!..

— Променад, значит, по-вашему, сделать. Это очень полезно для желудка и вообще для здоровья всего корпуса, в такое приятное время, как майское утро, — сентенциозно и поджимая губы, заметил Андрей Карпович.

— О да! Я пил вино, читал газету и пошел, — широко улыбаясь, рассказал мосье Жорж и игриво потрепал колено коллеги…

— Пили вино? Так-с. — В прищуренных глазах Андрея Карповича что-то блеснуло. — То-то вы идете, а я смотрю и вижу — вид у вас этакий одушевленный.

— Это — газета! Вино — три бутылки пью, и ничего! — возразил мосье Жорж, произнеся «ч» так, как будто у него в горле сидела змея… — Это статья о союзе… о Франции и России… Вы читает газеты?

— Иногда в свободное время балуюсь, отчего же? Но больше заставляю одного ученика — очень бойко читает, бестия, так и трещит, как котлеты рубит. А у меня — слабы глаза… Сами знаете, при нашей жаркой жизни очень портятся глаза от плиты…

— О! — качнул головой мосье Жорж, — это так! Что у вас пишут о союзе?

— У нас? — Андрей Карпович посмотрел на конец своего ботинка, потом поднял глаза к небу и помолчал…

— Ничего, мы пишем благосклонно… Но теперь больше насчет итальянца идет, а с вами уже покончили, дело прошлое.

— Как покончили? — спросил мосье Жорж.

— Ну, перестали питать к вам интерес, стало быть. Вы к нам приехали, мы к вам тоже — и дело в шляпе!

Француз весело засмеялся и потрепал Андрея Карповича по плечу.

— Навсегда!? Вот! — сказал он с искренним чувством в глазах.

Андрей Карпович наморщил брови и пососал усы.

— Ежели вы супротив нас никакого бунта не намерены поднимать и вообще будете в покорности, то, конечно, нам это очень приятно, и мы всегда готовы вздуть и немца, и англичанина, ежели он вас будет теснить или что-нибудь этакое…

— Бунта? Вы говорите что — революция? — напряженно наморщив лоб, спросил мосье Жорж.

Андрей Карпович строго поднял палец кверху и потряс рукой.

— Ни-ни! Этого — не позволим. Сейчас полицию и — капут…

— Что — капут?

— Вам капут, в Сибирь!

Мосье Жорж усиленно стал тереть лоб, поглядывая на своего собеседника. Он чувствовал, что они оба не понимают друг друга, но не мог уяснить себе, где начало этого непонимания. Его знание русского языка было не таково, чтоб он мог, не путаясь, излагать свою мысль. Но вот в голове его блеснула одна идея, он выхватил из кармана «Journal» и, помахав им у носа коллеги, начал, торопясь и несколько волнуясь, излагать свою мысль.

— Ма patrie… Я говорю мое отечество и ваше…

— Карпов я по отцу… — солидно заявил Пилкин и высморкался с сознанием своего достоинства.

— Non… Я не говорю от-че-те-ство — я говорю моя страна и ваша.

— Понимаю, — мотнул головой Андрей Карпович, — ваша сторона — Франция, город Париж, а моя — Ярославская губерния, город Углич. Пространство места весьма обширное между нашими сторонами…

— О! — воскликнул мосье Жорж. — Очень велика Россия! Да, я знаю — обширна! Но…