Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

— Это справедливо, — важно подтвердил Пилкин. — Ежели взять ее только по Волге, то и то окажется она длиною не менее как до десяти тысячей верст и даже более… Вам это очень трудно понять — а нам, русским, просто плевое дело. Потому, ежели ее взять от Петербурга до Ташкенту, то она еще длиннее. И в ней еще много разных направлениев — от Архангельска до Астрахани — уйма места! В нее, в Россию, ежели взять и опрокинуть, например, Каспийское море — то оно будет просто лужа для порядочной губернии.

Андрей Карпович солидно плюнул и, заложив ногу на ногу, с сознанием своего превосходства посмотрел на француза.

Тот понимал, что его коллега говорит не о том, о чем хочется ему, мосье Жоржу… И, наморщив лоб, он задумался о том, как и какими словами можно передать коллеге глубокое значение политического и дружеского союза двух наций…

Пилкин внимательно взглянул в его красное лицо и откашлялся…

— Каково поторговываете, господин Жорж? Бон?

— О да, — сказал француз, ища нужных ему слов.

— Гм… Протаньер у вас очень хорош… и бордолез тоже… Вообще супы ваши — ах, хороши! И как это вы достигнули в супах этакого тонкого эффекту? Франция — одно слово! Пикан — работа! По части кухни — Франция действительно очень удивительная страна…

Мосье Жорж поймал только два последние слова. Он схватил коллегу за руку, крепко сжал ее и потряс…

— Этот союз — имеет великий будущей. Это истории незнакомый взрыв чувств у двух разных наций. Мы — родные по душам. Вы согласны? Да? — с чувством говорил он…

— Ничего, что же! — отвечая ему пожатием, солидно сказал Пилкин, не понимая его волнения и объясняя его себе бутылкой вина, выпитого мосье Жоржем.

— Я согласен. Мы, русские, народ — рубаха. Нам ежели не противоречить, мы на всё пойдем…

— Француз — я рад за моё… страну. И я всегда с душой крикну: vive Россия! Здравствовай, страна друзей!

На них обращали внимание, и Пилкину, такому корректному, это не нравилось.

Но у него была тоже своя идея, и ему не хотелось расстаться с французом, не попробовав кое-чего…

А экспансивный мосье Жорж всё возбуждался… речами о союзе и его значении.

— Ты теперь скажешь: Европа — это мы! Вы и мы — это вся красота и сила Европы! Да? И все — не противоречат нам? Да?

— Ну-ка, попротиворечь, попробуй! — грозно нахмурил брови Пилкин. — Гибель устроим, разрушения и содом! А все-таки… насчет кухни вы нас обогнали! И когда это вы, господин Жорж, овощи запускаете в протаньер, что он у вас имеет такой дух и пикан? а? — Пилкин льстиво посмотрел в возбужденное лицо француза и мило, как влюбленный, улыбнулся ему.

Француз изумленно поднял брови, не уловив перехода от судеб отечества к овощам.

— Почему — овощи? — спросил он…

— Не почему, а когда, я говорю… — поправил его Пилкин. — Когда вы их засыпаете в бульон? Я так думаю, что в этом, во времени, значит, весь секрет.

— Вы хотите мой секрет?

Мосье Жорж вздрогнул и отодвинулся от собеседника. Потом плотно сжал губы; он, сузив глаза, как-то особенно тонко свистнул. Пилкин смутился и заерзал по скамье…

— Действительно, если ваша нация и наша нация, взявшись за руки, да…

— О, вы очень хитрый человек! — тихо сказал мосье Жорж.

— Да, пойдут по земле устанавливать свои порядки, — продолжал Андрей Карпович, будто не слыхав фразы мосье Жоржа.

— Adieu! — сухо сказал мосье Жорж, поднимаясь со скамьи…

— Уходите уже? — любезно осведомился Пилкин. — Жаль — такая интересная беседа… А пожалуй, и мне пора… Вы куда?

Мосье Жорж ткнул ему руку и с холодным лицом, повернувшись от коллеги, пошел направо по дорожке сквера.

Пилкин прищуренными глазами посмотрел ему вслед, и усы его шевелились, как у кота.

— Обойдешь вас, чертей, как же! Скорее чёрта поддедюлишь, чем француза.

Он взмахнул в воздухе палкой и пошел в сторону, противоположную той, куда отправился мосье Жорж.

Всюду вертелись дети, их смех, их звонкие голоса так хорошо звучали в чистом воздухе, в ярком солнце, в молодой зелени. На дороге Пилкина стояла девочка, в белом платье, с цветами на шляпке, из-под которой по плечам у нее рассыпались золотистые кудри. Она заразительно-весело хохотала, держась за бока, вся пропитанная солнцем…

— Нельзя стоять на дороге… — сказал недовольно Пилкин, обходя ее…

ЗА БОРТОМ

Даже и мертвый на кладбище покоится среди подобных ему — подумайте, как мучительно живому быть одиноким!

Луиза Аккерман

Тоскливый дождь осени, не умолкая, стучит в стекла окон, и сквозь них ничего не видно, кроме тьмы, неподвижной и густой. Как будто жалуясь на что-то, звучит вода, сбегая с крыши, и этот унылый звук, вместе с тихим шумом дождя, — это всё, что напоминает о существовании движения и жизни за окном, во тьме, скрывшей собою и небо и землю.