Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

Публикация «Песни о Соколе» в «Самарской газете» не была замечена критиками. Отклики появились после выхода ДЧ₁. Вначале критики, увлеченные «босяком», почти полностью игнорировали в произведениях Горького другие образы, в том числе и образ Сокола. Н. К. Михайловский писал: «Лойко Зобар, Радда, Сокол, Чиж, Данко, Ларра — вот вся портретная галерея идеальных, очищенных от грязи босяков г. Горького. Что это именно они — преображенные Челкаши, Мальвы, Кувалды, Косяки и пр., в этом едва ли кто-нибудь усомнится» («Русское богатство», 1898, № 10, стр. 81).

Эта выдержка взята из статьи «Еще раз о г. Максиме Горьком и его героях», где, сконструировав единый положительный образ Горького, Михайловский сопоставлял его с высказываниями Ницше: «…Ницше со всем своим нравственно-политическим учением не был бы чужим среди философствующих босяков Горького» («Русское богатство», 1898, № 10, стр. 84). Горький обратил внимание на статьи Михайловского. В ноябре 1898 г. он писал С. П. Дороватовскому: «Не скажете ли чего-либо по поводу статей Михайловского, особенно по поводу второй? Очень бы интересно знать мнение публики об этих статьях» (Г-30, т. 28, стр. 44–45).

«Могучим и оригинальным» назвал талант Горького В. А. Поссе: «Горький — это живительный протест против скуки и покоя общинно-деревенской русской жизни <…> это реакция против славянской расплывчатости, мягкости и покорности <…> Стремление к подвигу ради подвига, поклонение силе как силе особенно ясно выражено в поэме „Макар Чудра“ и в двух стихотворениях в прозе: „Песня о Соколе“ и „Сказка о Чиже“» («Образование», 1898, № 11, стр. 57).

В критических статьях, появившихся вскоре после выхода в свет второго издания «Очерков и рассказов», по-прежнему отмечались талант Горького, шумный успех его книг, положительно оценивалась «Песня о Соколе». Исключением было только выступление М. О. Меньшикова, проповедника «культурничества» и «малых дел», в последующие годы скатившегося на крайне реакционные позиции[7].

В статье «Красивый цинизм» Меньшиков писал, что «Песня о Соколе» кажется ему «необыкновенно фальшивой и слабой» («Книжки „Недели“», 1900, № 9, стр. 235). Он вспомнил стихотворение «По небу полуночи ангел летел» и, сравнив его с «Песней о Соколе», выразил недовольство тем, что ангел заменен хищной птицей. Отметив, что молодежь бешено аплодирует «Песне о Соколе», когда слышит ее со сцены, он пояснял: «…от одного звука „борьба“ в кое-каких слоях принято приходить в восторг» (там же, стр. 236). «В век нигилизма, дарвинизма, ницшеанства, марксизма — да чтобы не найти оправдания зла!» Отрицая, что Горький говорит голосом народа, Меньшиков утверждал: Горький — это «перебежавшая искра между двумя интеллигенциями — верхней и нижней, соединяющая их в грозовое „безумство храбрых“» (там же, стр. 251).

В. Ф. Боцяновский в своей книге — первой критической книге о Горьком — пришел к заключению, что главное для писателя — стремление ввысь, стремление к совершенству. Он находил, что до Горького никто еще не выступал с такой «смелой и яркой проповедью самого широкого индивидуализма» (. . . Максим Горький. СПб., 1901, стр. 91), и считал, что к Горькому можно отнести слова Лежнева о Рудине: «В нем есть энтузиазм… спасибо тому, кто хоть на миг нас расшевелит и согреет» (там же, стр. 94).

Горький ознакомился с книгой Боцяновского до ее выхода в свет. В письме к автору в ноябре 1900 г. он одобрил книгу за любовь к литературе, которая в ней чувствуется, и пожелал ей успеха; «…относительно себя самого в Вашем изображении я ничего не умею сказать», — заметил Горький (Г-30, т. 28, стр. 139).

Почти все критики, рассматривавшие «Песню о Соколе», так или иначе говорили о неопределенности идеалов, неопределенности цели, стремиться к которой призывает Горький.

Вспоминая настроения молодежи в конце прошлого века, П. С. Коган в статье 1927 г. писал о нескончаемых спорах по поводу литературных событий, в частности дискуссиях о том, «за что бился в „бескрайнем небе“ Сокол, кто был его врагом. Помню, — свидетельствовал Коган, — Протопопов, эпигон писаревской традиции, и Михайловский, последний могикан потускневшего народничества, требовали от Горького, чтобы он представил общественную и политическую программу Сокола. Но и „тогдашние начинающие марксисты“ не любили „бесплодных полетов в небо“ <…> были среди нас такие, которым казалось предпочтительнее мужество разумное, планомерно направленное». Сам Коган считал Горького конца века «поэтом необузданного индивидуализма», хотя и находил, что «в нем было что-то созвучное начинающемуся марксистскому движению» («Известия ЦИК СССР и ВЦИК», 1927, № 220, 25 октября).

В. В. Воровский также отметил в статье «О М. Горьком» недостаточно четкое воплощение передовых общественных сил в раннем творчестве Горького. Эту особенность он поставил в связь с историческим периодом, дав при этом объяснение «культа силы» в творчестве Горького, — объяснение, в корне исключающее приписываемый писателю индивидуализм.