Читаем Рассказы. Очерки. Воспоминания. Пьесы полностью

Варвара(слышит, как щелкнул замок двери, подошла к ней, повертела ручку). Это ты, Глафира? (Пауза.) Там есть кто-нибудь? Таинственно… (Быстро уходит.)

Шура тащит за руку Доната.

Донат. Ну, куда ты меня, Шурок…

Шура. Стой! Говори: отца в городе уважают?

Донат. Богатого везде уважают. Озоруешь ты все…

Шура. Уважают или боятся?

Донат. Не боялись бы, так не уважали.

Шура. А — любят за что?

Донат. Любят? Не знаю.

Шура. А — знаешь, что любят?

Донат. Его? Как сказать? Извозчики — как будто любят, он с ними не торгуется, сколько спросят, столько и дает. А извозчик, он, конечно, другому скажет, ну и…

Шура(притопнув ногой). Ты смеешься?

Донат. Зачем? Я правду объясняю.

Шура. Ты стал злой. Ты совсем другой стал!

Донат. Ну, где уж мне другим быть! Опоздал я.

Шура. Ты хвалил мне отца.

Донат. Я его и не хаю. У всякой рыбы своя чешуя.

Шура. Все вы — врете.

Донат(понурясь, вздыхая). Ты — не сердись, сердцем ничего не докажешь.

Шура. Уходи! Слушай, Глафира… Ну, кто-то лезет… (Спряталась в драпировку.)

Входит Алексей Достигаев, щеголь, в галифе, шведской куртке, весь в ремнях и карманах.

Алексей. Вы все хорошеете, Глаша.

Глафира(угрюмо). Приятно слышать.

Алексей. А мне — неприятно. (Встал на дороге Глафиры.) Не нравится мне хорошее, если оно не мое.

Глафира. Пропустите, пожалуйста.

Алексей. Сделайте одолжение. (Позевнув, смотрит на часы.)

Входит Антонина, несколько позднее — Тятин.

Шура. Ты, кажется, и за горничными ухаживаешь?

Антонина. Ему — все равно, хоть за рыбами.

Алексей. Горничные, если их раздеть, ни в чем не уступают барыням.

Антонина. Слышишь? Он теперь всегда говорит такое, точно не на фронте жил, а в кабаке…

Шура. Да, раньше он был такой же ленивый, но не такой храбрый на словах.

Алексей. Я — и на деле.

Антонина. Ах, как врет! Он — трус, трус! Страшно боится, что его соблазнит мачеха.

Алексей. Что ты сочиняешь? Дурочка!

Антонина. И отвратительно жадный. Ты знаешь, я ему плачу рубль двадцать копеек за тот день, когда он не скажет мне какой-нибудь гадости. Он — берет!

Алексей. Тятин! Вам нравится Антонина?

Тятин. Да. Очень.

Шура. А — я?

Тятин. Говоря правду…

Шура. Ну да, конечно, правду!

Тятин. Вы — не очень.

Шура. Вот как? Это правда?

Тятин. Да.

Антонина. Не верь, он сказал, как эхо.

Алексей. Вы бы, Тятин, женились на Антонине. Мне она надоела.

Антонина. Какой болван! Уйди! Ты похож на беременную прачку.

Алексей(обняв ее за талию). Ох, какая аристократка! Не гризе па ле семиачки, се моветон.[204]

Антонина. Оставь меня!

Алексей. С удовольствием! (Танцует с ней.)

Шура. Может быть, я совсем не нравлюсь вам, Тятин?

Тятин. А зачем вы хотите знать это?

Шура. Надо. Интересно.

Алексей. Ты что мямлишь? Она замуж за тебя напрашивается. Теперь все девицы торопятся быть вдовами героев. Ибо — паек, ореол и пенсия.

Антонина. Он уверен, что это остроумно!

Алексей. Пойду по своей стезе. Тонька, проводи меня до прихожей.

Антонина. Не хочу!

Алексей. Мне нужно. Серьезно, идем!

Антонина. Наверное, какая-нибудь глупость.

Шура. Тятин, вы — правдивый человек?

Тятин. Нет.

Шура. Почему?

Тятин. Невыгодно.

Шура. Если вы так говорите, — значит, вы правдивый. Ну, теперь скажите сразу: вам советуют свататься ко мне?

Тятин(закуривая, не сразу). Советуют.

Шура. А вы понимаете, что это плохой совет?

Тятин. Понимаю.

Шура. Да, вы… Вот не ожидала! Я думала, вы…

Тятин. Скверно думали, должно быть?

Шура. Нет, вы… замечательный! А может быть, вы — хитрый, да? Вы играете на правду? Чтобы околпачить меня?

Тятин. Это мне — не по силам. Вы — умная, злая, озорная, совсем как ваш отец; по совести говоря — я вас боюсь. И рыжая вы, как Егор Васильевич. Вроде пожарного факела.

Шура. Тятин, вы — молодец! Или — страшная хитрюга…

Тятин. И лицо у вас — необыкновенное…

Шура. Это — о лице — для смягчения удара? Нет, вы хитрый!

Тятин. Думайте как хотите. По-моему, вы обязательно сделаете что-нибудь… преступное! А я привык жить кверху лапками — знаете, как виноватые кутята…

Шура. В чем виноватые?

Тятин. Не знаю. В том, что кутята, и — зубов нет, укусить не могут.

Антонина(входит). Дурак Алешка страшно больно дернул меня за ухо. И деньги отобрал, как жулик! Знаешь, он сопьется, это — наверное! Мы с ним такие никчемушные, купеческие дети. Тебе — смешно?

Шура. Тоня, — забудь все плохое, что я тебе говорила о нем!

Перейти на страницу:

Все книги серии БВЛ. Серия третья

Травницкая хроника. Мост на Дрине
Травницкая хроника. Мост на Дрине

Трагическая история Боснии с наибольшей полнотой и последовательностью раскрыта в двух исторических романах Андрича — «Травницкая хроника» и «Мост на Дрине».«Травницкая хроника» — это повествование о восьми годах жизни Травника, глухой турецкой провинции, которая оказывается втянутой в наполеоновские войны — от блистательных побед на полях Аустерлица и при Ваграме и до поражения в войне с Россией.«Мост на Дрине» — роман, отличающийся интересной и своеобразной композицией. Все события, происходящие в романе на протяжении нескольких веков (1516–1914 гг.), так или иначе связаны с существованием белоснежного красавца-моста на реке Дрине, построенного в боснийском городе Вышеграде уроженцем этого города, отуреченным сербом великим визирем Мехмед-пашой.Вступительная статья Е. Книпович.Примечания О. Кутасовой и В. Зеленина.Иллюстрации Л. Зусмана.

Иво Андрич

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза