Рассказы поэта Майонезова (СИ)

- Надеюсь, она не на курьих ножках, и не кинется удирать от нас! - воскликнул озорно Войшило, - Но мы её догоним! Догоним ради этой печки!

И он указал на дымок над крышей избушки.

Профессор сделал несколько шагов в сторону сторожки и сразу же запнулся о что-то мягкое. Он, поправив очки, с интересом склонился над этим предметом. Луна заботливо посветила на лежащую на желтой траве вырванную мясистую кабанью лопатку.

- О-ля-ля, как говорят французы, - весело сообщил профессор, - и на охоту ходить не надо! Однако, у страха глаза велики, я полагал, что тут идет битва, по крайней мере, двух мастодонтов!

Он уложил находку в пакет из-под пиццы, хохотнул беззаботно и, предвкушая печной жар и жаркое из кабанятины, закинул рюкзак за спину и бодро зашагал сквозь туман к избушке, изрыгая веселые облачка пара. Остальные, собрав скромный скарб, поспешили за ним. Последним семенил Пыш, озираясь по сторонам и тяжело вздыхая. Он шуршал осенними листьями, вспоминая что-то давнее радостное, мирное и покойное.

Навстречу ночным гостям поднялся высокий старик с длинной седой бородой в длинном белом одеянии. Вся избушка состояла из двух комнат. В первой, более просторной и жарко натопленной, располагался длинный деревянный стол, и две скамейки по его бокам, в углу на бревенчатой стене висел грубо сколоченный шкафчик с посудой, под ним блестела вода в двух ведрах. На потолочном крюке покачивался большой железный сияющий фонарь.

- Располагайтесь, - предложил старик, указывая костлявыми пальцами на скамейки, - угостить нечем, только трава для чая, а что имеете - готовте, будте, как дома.

- Как обращаться к Вам, почтенный? - спросил Войшило.

- Называйте меня 'отшельником', господин ученый, - сказал хозяин просто и удалился в маленькую комнатушку, не закрывая за собой двери.

Профессор удивленно глянул ему вслед и махнул рукой, что означало: раскладывайте накидки и шляпы на просушку, доставайте трофейные овощи и свеженину, готовте ужин, будем греться и пировать, зайцы мои!

И работа закипела! Мушка опаливала над огнем щетину с кабаньей лопатки, Берёза старательно мыла овощи, перебирая каждый капустный листик, Рокки резала их прямо на столе, не найдя разделочной доски. Избушка наполнилась уютными постукиваниями и побрякиваниями, а вскоре раздалось аппетитное бульканье, и щекочущий ноздри аромат опьянил голодных путешественников. Варвара Никифоровна, перемыв деревянную посуду, раскладывала неописуемое жаркое с гарниром из овощей большой деревянной ложкой по деревянным мискам. Первую из них Берёза понесла хозяину, но тот отказался.

- Я не сяду на угол! - заявила капризно Медуница, - А то никогда не выйду замуж!

- Чем острее, тем быстрее, - утешила её Берёза, ставя на плиту закопченный чайник, - не будь суеверной!

Отшельник кашлянул в своей комнатушке, и некоторым показалось, что он тихо промолвил: 'Точно'. Впрочем, все сразу забыли о нём.

Благоговейное отношение к пище, благодарность к её Создателю витали в жарком ароматном воздухе над столом, к которому склонились десять розовых сияющих блаженством лиц.

Как только утолили острый голод, Мед напомнила: 'Дедушка, а ты не забыл, что обещал рассказать о Флоренции, где тоже любят кабанятину?!'

- Да-да, - согласился раскрасневшийся Войшило, откладывая с готовностью деревянную ложку.

Улыбающиеся путники сели поудобней, и профессор начал свой рассказ:

'Италия - маленький 'сапожок', битком набитый разного рода культурной всячиной, среди которой блестит драгоценная жемчужина, под названием 'Флоренция'. Когда я гулял по улицам этого старого города, украшенного многочисленными статуями, то представлял любовные скитания Данте, его нежные томления и переживания; словно наяву, видел амурные похождения ветреных гуляк, расписавших здесь на века многочисленные базилики. Повсюду мне чудились притаившиеся, шепчущие друг другу на ухо пьянящий бред влюбленные в шёлковых широких плащах, сливающихся с тенью от выступов домов в узких улочках. И на меня то и дело пристально взглядывали из окон, заставленных цветочными горшками и птичьими клетками, дамы минувших эпох в черных кружевных накидках, с горячими взорами и темным румянцем на щеках.

Флоренция мне представлялась городом любовных призраков. И какие умы переболели здесь сердечной лихорадкой: и великий Галилей, измерявший Вселенную дугами, и Маккиавелли, знавший толк в имидже государей, и богатые Медичи плодили здесь от безумной страсти внебрачных детей, делая их потом кардиналами и, даже, папами! В одну из таких прогулок, сладких и счастливых, я сочинил стихотворение 'Моя Флоренция':

В старых домах, где живут канарейки,

Где из фарфора герои,

Там веера, канапе, душегрейки,

Шали и черные брови.

Под редкой тафтой, под атласом корсета

Вдруг сердце усталое дрогнет, -

Остановилась, как будто, карета

Иль похоронные дроги?

И кружевная перчатка поправит

Пояс и редкие букли;

'Он все же вернулся!' - смешно прокартавит

Рот, как с фарфоровой куклы.

И каблучки ковылять по паркету

Будут до двери балкона,

Чтоб очи нашли средь машин ту карету,

Где уста целовались до стона'.