Рассказы про «Катюшу»

…Дождливым утром, на рассвете 12 июля 1943 года, началось общее контрнаступление наших войск на Курской дуге. Военный Совет Брянского фронта, вопреки мнению некоторых консерваторов-артиллеристов, поддержал идею создания мощных группировок «катюш» на решающих участках наступления. Залпы бригад и полков реактивной артиллерии помогли прорвать немецкую оборону на западном берегу реки Зуша под Новосилем. Опорный пункт Вяжи-Заречье — главное препятствие на пути наступающих войск 3-й армии — был так перепахан реактивными снарядами, что наша пехота прошла здесь во весь рост, не встретив сопротивления со стороны противника. В то же утро на правом крыле Брянского фронта, в полосе наступления 61-й армии, массированным огнем 2-й гвардейской минометной дивизии был ликвидирован Толкачевский узел сопротивления, расположенный на отвесном берегу Оки и занимавший площадь в 112 гектаров (1,5 километра по фронту и 0,75 километра в глубину). Все здесь было: и минные поля, и проволочные заграждения, и линия траншей с ходами сообщения, и дзоты, и противотанковые орудия. В первые минуты артиллерийской подготовки участок прорыва обрабатывали тяжелые пушки и гаубицы. Под прикрытием этого огня передовые стрелковые батальоны спустились к реке и начали сосредоточиваться для переправы. В этот момент грянули залпы реактивной артиллерии. Полки БМ-13 открыли огонь по ближайшим тылам противника, а тяжелые гвардейские минометные бригады из состава 2-й гвардейской минометной дивизии подвергли огневой обработке Толкачево. В течение полутора — двух минут они обрушили на этот узел сопротивления около 4800 снарядов М-31. Наша пехота ворвалась в Толкачево, когда там еще не рассеялись клубы дыма и пыли от разрывов. Атака была столь стремительной, что через восемнадцать минут Толкачево было взято.

— Мы встретили незначительное сопротивление, — рассказывали участники этого боя.

— Из пятисот солдат и офицеров Толкачевского гарнизона уцелело только двадцать восемь. На нашем участке после залпа «катюш» не осталось ни одного блиндажа, ни одного орудия, — показали пленные.

Теперь Рутковский в присутствии офицеров гвардейских минометных частей не осмеливался высказывать свое мнение. Но втихомолку, среди своих единомышленников продолжал посмеиваться: «Попробуй докажи, кто разгромил Толкачево или Вяжи-Заречье: все туда стреляли…»

«…Если бы на фронте был один Рутковский, — думал генерал, — не стоило бы копья ломать. Но рутковские есть и в штабах армий, и в штабах корпусов, и даже в штабе гвардейских минометных частей…»

Продолжая управлять машиной и зорко всматриваясь в темную даль августовской ночи, Назаренко как бы снова видел перед собой старого полковника, видел и Бережного, но теперь уже не столь скрытного и осторожного, как три месяца назад… «Откуда у этих людей такие взгляды на новую артиллерию? Возможно, они покоятся на вере в незаменимость классической артиллерии, которая служит уже пять веков?.. Рутковский стал артиллеристом еще до первой мировой войны, был поручиком царской армии. В гражданскую войну служил в Красной Армии в качестве «военспеца», потом работал преподавателем в военных училищах. Старая, слепая вера в то, «чему поклонялся», закрыла ему глаза на то, что совершается вокруг. Ствол и лафет — это для него артиллерия, это освящено веками, это Рутковский признает… Где ему увидеть, что в истории артиллерии началась новая, примечательная глава!.. А Бережной?.. Разве в его поведении сказывается только нежелание портить отношения с начальством? Несколько дней назад позвонили из Москвы и предложили написать статью для журнала «Военная мысль», поделиться опытом, поспорить с теми, кто недооценивает новое оружие. Бережной, узнав об этом, как повел себя? Сначала проговорил что-то невнятное, а потом отважился: «Ну, стоит ли, Алексей Иванович… Оружие наше молодое, опыт невелик, зачем торопиться с выводами?» Разговор затянулся допоздна, а когда поужинали, Бережной сказал еще откровеннее: «С ветряными мельницами, что ли, воевать? Я лично собираюсь возвратиться в ствольную артиллерию»…

Машина свернула на проселочную дорогу, проехала несколько километров по лесу и остановилась перед шлагбаумом. Генерал дал себя разглядеть часовому и медленно подкатил к пятистенному дому с палисадником.

Несколько минут спустя Назаренко сидел за столом, и его большая жилистая рука быстро скользила по листу бумаги. Переносная электрическая лампочка, прикрепленная к потолку, освещала стол. Генерал писал, почти не останавливаясь. То, что было обдумано в пути, как бы само ложилось на бумагу…

Телефонный звонок заставил генерала отложить карандаш.

Спустя несколько минут Назаренко снова был в пути, его вызвали в штаб фронта.

Участок «в аренду»