Рассказы Рэмси Кэмпбелла

Внезапно его ухо оказалось вблизи зелёного цветка. И тут же на Холота обрушился поток лесного ветра, заслонив собой всю остальную музыку с её разросшейся гроздью округлых ровных тонов. Холот наклонился ниже, к листьям, и бледный унисон струн поплыл к нему, неся свои внезапно рвущиеся гармонии. Он подбежал к стволу и услышал, как зазвучала медная мелодия, тихая и постепенно поднимающаяся до тонкой ровной ноты, которая незаметно слилась с новым вступлением. А сама земля излучала медленную, почти неслышную музыку, которую Холот впервые услышал с края дюны.

Он всё ещё стоял, наклонившись, когда между стволами показалась белая фигура и бесшумно скользнула прочь.

Холот дёрнулся, боль пронзила его плечо. Фигура находилась на расстоянии нескольких метров и уже должна была оказаться за сплошной стеной стволов. Холот едва успел разглядеть бледное лицо, смотрящее на него из-под белого капюшона; белую облегающую, блестящую одежду. Фигура была высокой и худой. У Холота возникла иллюзия, что фигура выглядела маслянистой и какой-то неустойчивой, а затем он решил, что всё дело в жаре. Это, должно быть, был волшебник, возможно, дирижёр этого сада. Холот хотел крикнуть, но с ужасом обнаружил, что не может.

Тем не менее, когда он успокоился, то почувствовал себя увереннее. Холот ожидал увидеть волшебство и с благоговением воспринял музыку сада, но непрестанная песня голоса тревожила его. Его утешало, что белая фигура была беззвучна. Тогда голос вряд ли мог принадлежать человеку; в конце концов, что бездыханным людям делать в центре сада? Вместо этого Холот подумал, что подтверждается его первое предположение: песня — это маяк, направляющий его вперёд по тропе. Боль пришпорила его плечо, и он ускорил шаг. Позади Холота на земле виднелись его собственные следы.

Неохотно тропинка повела его к центру сада. Когда Холот стал видеть свою цель, голос стал громче остальной музыки, он возвышался и ниспадал, не гармонируя с остальными звуками. Впереди, между стволами деревьев, Холот увидел фигуры в мантиях, застывшие в колдовских позах. Казалось, они перестали колдовать и уставились на Холота с другой стороны тропинки.

Увидев их, Холот остановился. Неясная цель завела его так далеко; теперь он понял, что у него нет слов, чтобы обратиться к магам. Внезапно он понял, что, не имея слов, он должен слушать. Он был открыт для знаний. Боль стучала по его плечу, как каблуки, и Холот быстро захромал к концу тропинки. Там он снова остановился, разинув рот.

Сначала ему показалось, что он подошёл к огромному зеркалу. В центре находилась широкая круглая поляна, на которой не было ничего, кроме земли. Напротив него и чуть правее поляны рос куст с тремя цветками: красным, розовым, белым. Холот недоверчиво уставился на куст слева от себя: белый, розовый, красный. Всё было зеркальным по разные стороны от него. Перед собой он мог видеть путь, по которому он только что пришёл. Только фигура напротив него на поляне, с руками, покрытыми сжатыми словами и поднятыми в жесте магического отказа, не являлась отражением.

Пока Холот искал на поляне источник голоса, который звучал в его ушах, подпрыгивая снова и снова, словно тщетно пытаясь убежать от окружающей музыки, пока он смотрел на фигуры в плащах, застывших в своей магии, и на нескольких других, в доспехах или обычных одеяниях, что стояли, уставившись на них, на поляне появилась белая фигура; и Холот увидел, что на ней вовсе не было белой облегающей одежды.

В каком-то смысле она была обнажена, потому что Холот видел её бледную, почти натянутую кожу. Фигура была полностью заключена в гладкую прозрачную, желеобразную оболочку толщиной в сантиметр, словно мумифицированную в янтаре. Когда она двигалась, осторожно неся себя, как сокровище, оболочка сжималась на суставах тела с мягким резиновым скрипом. В центре поляны фигура повернулась и посмотрела на Холота.

Лицо было молодым, почти инфантильным, мягким и розовым, как свежая плоть. Оно было совершенно бесстрастным и гладким в том месте, где у людей обычно находится рот. Лицо повернулось к Холоту, как розовая маска, вращающаяся на костяном шесте; её очертания дрожали вместе с оболочкой, на которых играли радужные отблески сада. Оболочка сморщилась и расширилась на ушах, и Холот понял, что фигура слушает музыку сада.

Он сразу понял, кто это, и понял всё. Он вспомнил мага, о котором говорил старик в таверне; он вспомнил, как сто лет назад маг приправил своё видение несовершенством. Холот подумал о нетронутых следах, о группе магов, парализованных, когда они колдовали, чтобы изгнать злодея, о более поздних неподвижных жертвах, которые были пикантно добавлены к плану: все приветствовали несовершенство.

Возмездие вспыхнуло в душе Холота, очищая его от сомнений. Он не чувствовал страха, только отвращение. Вокруг него порхала песня: не маяк, понял он, а приманка.

— Ты заманил к себе свою смерть, — обратился Холот к фигуре, и тотчас же слова хлынули через него; он был словами. Какие бы слова ни произнёс его противник, Холот видел, что они запечатаны внутри него.