Рассказы Рэмси Кэмпбелла

— Эти слова почти чисты, — произнёс старик, кивая сам себе, словно удивляясь. — Они показывают силу Гоама, их слова могут передаваться тебе без искажений. Но это древние слова. Ты говоришь, что целью Гоама являлось совершенство. Так оно и было, и, достигнув его, они двинулись дальше.

— Но куда?

— Их слова ничего не говорят, — объяснил старик, — но Гоама больше нет.

— Тогда позволь мне посмотреть, где он находился, — сказал Холот, внезапно убедившись, что старик принял его слова, вовлекаясь в магическую игру.

— Некоторые слова, которые могут исходить не от Гоама, гласят о том, что не все они отправились дальше, — ответил старик. — Некоторые не смогли этого сделать, а один не захотел. Он следовал своему собственному видению совершенства, которое было приправлено несовершенством. Он начал со слов, но вышел за их пределы сто лет назад, чтобы построить сад. Так говорят эти слова.

— Тогда покажи мне этот сад, — потребовал Холот и лукаво воззвал к жизненному опыту старика, — твой народ не захочет, чтобы я навсегда остался здесь.

— Поезжай туда, куда собирался, — сказал старик, печально пожимая плечами. — Ты доберёшься до безлюдного места. Ты узнаешь его, сад находится чуть дальше.

Запрыгивая на своего коня, Холот услышал, как самый молодой человек повторил: "Охотник в лесах Гротока". Теперь эти слова принадлежали ему и повторялись каждый раз, когда рассказывалась сага о Холоте. Свет из открытой двери таверны падал на небольшое кольцо хижин внутри баррикады; ветер изо всех сил старался раскачать их. Один из мужчин закрыл ворота за Холотом, и через мгновение, когда дверь таверны захлопнулась, слабое свечение над стеной погасло. Конь Холота уже бежал рысью, вновь обретя ощущение леса колонн в ослепляющей ночи. Сквозь громкое хрипение Холот услышал за баррикадой грубое рычание и крики. Они уже начали плакать.

Вскоре ветер стих. Холот почувствовал, как тьма, затаив дыхание, тянется к его спине. Когда его глаза привыкли к темноте, он смог увидеть некую фигуру, а его воображение дорисовало челюсти. Холот знал, что на самом деле эти существа были вегетарианцами, глупыми и настолько послушными, что лесные жители доили их, а баррикады служили главным образом для того, чтобы не дать им забраться в хижины. Тем не менее, в темноте разума Холота существа приняли другую форму и стали преследовать его. Иногда стволы громко скрипели, как будто их раздвигали; один раз Холот услышал, как они раскололись, и кто-то огромный прошагал рядом. Холот решительно доверился своему коню. Он отдохнул в таверне; если бы он забыл о своей цели, то его слова при тех людях ослабли бы, и сам бы он потерял силу.

Наконец, занялся рассвет, и гнев Холота медленно отступил. Серый потолок леса наполнился зеленью. По мере того, как поток света распространялся среди деревьев, ветви тёрлись друг о друга в вышине, щебеча на ветру. Это совсем не похоже на Гроток, подумал Холот. Никто, кроме горожан, не будет настолько безрассуден, чтобы охотиться в Гротоке. В том лесу, если кто-то обезглавит клыкастую добычу, попавшую в капкан, то будет с ужасом прислушиваться к звукам рычания, приближающимся из-за деревьев, потому что это неизбежно предвещает настоящую битву: с маленькими когтистыми падальщиками, часто стаей из шести существ. Холот как-то раз разрубил их на куски и оставил на поляне, будучи слишком ослабшим, чтобы утащить свою добычу.

Холот слышал голос юноши, отражающий его поступок. Он гадал, станет ли кто-нибудь драться с ним за эти слова, как много лет назад сам Холот, когда в таверне у ворот Фодоула человек пересказывал чью-то сагу: Холот сбил его с ног и с важным видом удалился с его словами. Он произносил их про себя по ночам, пока однажды эти слова не проникли в его нервы — Холот выбежал за ворота и побежал охотиться в лесах Гротока.

Теперь его конь уверенно мчался к восходящему солнцу. Впереди деревья, казалось, поредели, или эта иллюзия возникала от яркого солнечного света. Щупальца песка ползли между корнями, сверкая. Несколько минут, и последние деревья оказались за спиной Холота. Перед ним простирались бескрайние дюны.

Они уже начали поглощать ближайшие деревья. Холот начал беспокойно оглядываться по сторонам. Вокруг него точки света прыгали от песчинки к песчинке. Дюны лежали гладкие, как блестящие кошки, безразличные к растущей тяжести солнца. Холот уставился на них, пытаясь что-то разглядеть. Ветер трепал его уши. Внезапно он успокоил своего коня и прислушался. Ветер всё ещё дул, но пустыня была абсолютно безмолвна: ни малейшего шороха.

Он спешился и приготовился зачерпнуть пригоршню песка. Ни одна крупинка не шелохнулась; нетронутая дюна царапнула ладонь Холота. Он вгляделся внимательнее, но глаза его уже не могли различить крупинки; то место, где он стоял на коленях, было похоже на обычную пустыню, сверкающую под солнцем. Нахмурившись, он вернулся в седло. Ветер стих, и дюны погрузились в напряжённую нервирующую тишину, нарушаемую лишь стуком подков его коня, неумолимо шагающего по неподвижной пустыне.