Рассказы Рэмси Кэмпбелла

Я последовал за ним, так как деревня должна была находиться дальше. Завеса дымки раздвинулась, нагие вертикальные скалы сверкнули, и я замер, поражённый. Никакой песчаной корки на скалах не было; они были из сланца, такого же серого, как холм, на котором они возвышались над пляжем. Хотя сланец был весь иззубрен, некоторые отверстия в нём сохранили правильные очертания: окна, двери. Тут и там стены ещё складывались в углы. Как могла дымка до такой степени запутать меня?

Нил карабкался по грубым ступеням, вырезанным в склоне сланцевого холма. Внезапно, пока я стоял, смущённый обманом зрения, я вдруг почувствовал себя совершенно одиноким. Тусклая дымка окружала меня со всех сторон, я тонул в ней, как насекомое в чашке с молоком. Сланец, или что-то ещё более массивное и тёмное, нависло надо мной. Калейдоскоп раковин вот-вот должен был сложиться; пляж готовился изогнуться, явить свой узор, стряхнуть свою ненатуральность. Тёмная масса склонится и…

Я вздрогнул, как от внезапного пробуждения. Сланцевый стол передо мной был пуст, не считая руин нескольких строений. Ветер гоготал так, будто у него был огромный рот, с которым он никак не мог справиться.

— Нил, — позвал я. Потрясённый тем, как тихо звучит мой голос, я закричал:

— Нил.

Раздался звук, похожий на бряцанье кольчуги — сланец, разумеется. Серые стены безжизненно светились, провалы в них напоминали глазницы черепа; зияющие окна демонстрировали отсутствие лиц, комнат. Потом из-за половины стены вынырнула голова Нила.

— Да, поднимайся, — сказал он. — Здесь странно.

Пока я карабкался по ступеням, песок скрипел под моими подошвами, как сахар. Песок невысокими кучками лежал вдоль стен; сверкающими заплатками покрывал небольшое плато. Неужели эти кучки и есть та песчаная корка, которую я видел издали? Нет, это из-за жары, сказал я себе.

Меня окружали рухнувшие стены. Они вспыхивали, как дождевые тучи в грозу. Они складывались в лабиринт, центром которого была пустыня. Этот образ пробуждал другой, слишком глубоко засевший в моём сознании, чтобы его можно было вспомнить. Это место было не лабиринтом, но головоломкой, сложив которую можно увидеть узор, разрешить главную тайну. Я понял это тогда; так почему же я не бежал?

Полагаю, меня удержала тайна деревни. Я знал, что в холмах над ней раньше были каменоломни, но что послужило причиной её опустошения, так и не выяснил. Возможно, её убило малолюдье — я насчитал остатки не более чем, дюжины домов. Рядом с пляжем она казалась карликовой; единственный след присутствия человека, поглощаемый песком, не выдерживал напора стихий. Я обнаружил, что деревня лишает меня мужества, заражает свей безжизненностью. Что делать: остаться с Нилом или рискнуть бросить его здесь одного? Не успев решить, я услышал шелест сланца и его слова:

— Это интересно.

В каком смысле? Он шарил по вскрытому погребу, среди обломков сланца. Неизвестно, что это был за дом, но стоял он дальше всех от моря.

— Я не о погребе, — сказал Нил. — Я вот о чём.

Без всякой охоты я посмотрел туда, куда он указывал. В противоположной пляжу сланцевой стене погреба был вырублен примитивный альков. В глубину он был около ярда, но так невысок, что человек мог поместиться в нём, лишь встав на четвереньки. Нил уже вползал внутрь. Я слышал, как трещит под ним сланец; его ноги торчали из темноты. Разумеется, они вовсе не задёргались в конвульсиях, но нервозность заставила меня отпрянуть, когда он глухо спросил:

— Что это?

Обратно он вылез задним ходом, словно терьер с добычей. Его трофеем была старая тетрадка со слипшимися от сырости страницами.

— Кто-то прикрыл её кусками сланца, — сказал он, словно надеясь пробудить мой интерес.

Не успел я его остановить, как он уже сидел на краю пляжа и аккуратно расклеивал страницы. Я вовсе не боялся за судьбу ценного исторического документа, — скорее, мне просто не хотелось читать то, что было найдено в погребе. Почему я не послушался своих инстинктов?

Он осторожно освободил первую страницу, потом нахмурился.

— Тут всё начинается с середины. Должна быть ещё одна тетрадь.

Вручив эту мне, он снова отправился рыться в погребе. Я сел на край сланцевого стола и бросил взгляд на первую страницу. Тетрадь и сейчас лежит передо мной на письменном столе. Страницы с тех пор порядком искрошились — желтеющая бумага всё сильнее напоминает песок — но почерк ещё разборчив, дрожащие прописные буквы выдают грамотного человека, который впал в маразм. Никаких знаков препинания, только кляксы иногда разделяют слова. Под беспощадным светом в заброшенной деревне выцветшие чернила казались нереальными, едва видимыми.