Рассказы Рэмси Кэмпбелла

Пока он держал её возле уха, выражение его лица стало таким замкнутым и непроницаемым, что я ощутил приступ ужаса. Что это — симптом его нервного расстройства? Он стоял, словно часть разрушенной деревни — как будто это раковина держала его, а не наоборот.

Наконец он забормотал:

— Вот оно, вот что он имел в виду. Песнопение без ртов.

Я взял раковину, но очень неохотно; кровь прилила к моей голове. Я прижал раковину к уху, хотя грохот крови оглушал меня. Если раковина и бормотала что-нибудь, я всё равно не мог вынести её рваного ритма. Он не столько раздавался у меня в ушах, сколько отдавался глубоко внутри черепа.

— Ничего подобного, — чуть ли не прорычал я и сунул раковину ему в руку.

Теперь, когда различить бормотание можно было, лишь прислушиваясь, я не мог избавиться от него; оно чудилось мне повсюду, в звуках ветра и волн. Я брёл вперёд, полуприкрыв глаза. Сырость выступала из-под моих ног; блестящие контуры вокруг моих следов выглядели более крупными и отчётливыми. Приходилось напрягать мысль, чтобы вспомнить свою форму и размер.

Когда мы приблизились к дому, я не увидел бунгало. Казалось, что кругом только пляж, огромный и ослепительный. Наконец Нил услышал звук отъезжающей от полумесяца машины и повёл меня по нашим осыпавшимся следам.

В бунгало я лёг, изгоняя из-под опущенных век световые пятна и узоры. Присутствие Нила меня не утешало, хотя он просто сидел и разглядывал тетрадь. Он принёс в дом целую горсть раковин. Время от времени он брал одну из них, подносил к уху и бормотал:

— И здесь то же самое, слышишь? Действительно, похоже на песнопения.

Я хотя бы различаю симптомы болезни, подумал я с раздражением, но беда в том, что из-за этой горячки меня так и тянет соглашаться с ним. Мне казалось, я почти слышал, во что пытался оформиться этот звук.

3

На следующий день Нил снова пошёл в заброшенную деревню. Его не было так долго, что я, даже несмотря на свои расстроенные чувства, начал беспокоиться. Следить за ним я не мог; когда я пытался, раскалённый добела пляж начинал вибрировать, трястись, и меня бросало в дрожь.

Наконец он вернулся, но без второй тетради, которую так и не нашёл. Я надеялся, что этим всё и кончится, но неудача нисколько не расхолодила его, а только расстроила. Своим раздражением мы действовали друг другу на нервы. Он накромсал какой-то салат, которого я немного поел. Пока сумерки приливом накатывали со стороны горизонта, он сидел у окна и смотрел то в тетрадь, то на пляж.

Вдруг ни с того ни с сего он заявил:

— Пойду пройдусь. Можно взять твою палку?

Я догадался, что он собирается идти на пляж. Если он заблудится там в темноте, я не в состоянии буду прийти ему на помощь.

— Лучше не надо, — вяло ответил я.

— Не бойся, не потеряю.

Я слишком устал, чтобы объяснять. Развалившись в кресле, я через открытое окно слышал, как он топает прочь — песок глушил звук шагов. Скоро из всех шумов осталось лишь смутное бормотание моря, неспешно, ощупью накатывающего на пляж и удаляющегося снова, и слабый шелест песка в кустах.

Полчаса спустя, несмотря на всё прибывающую боль в голове, я встал и заставил себя взглянуть на белёсый пляж. Всё его пространство поблескивало, точно пронизанное призраками молний. Я пригляделся. Казалось, пляж покрыт мусором, который танцует под эти вспышки. Из-за них мне пришлось ещё сильнее напрягать глаза, но ни следа Нила я не увидел.

Я вышел наружу и встал между кустов. Чем ближе к пляжу я был, тем сильнее мне казалось, что на нём идёт какая-то непонятная возня, — однако эти ощущения могли хотя отчасти быть объяснены моим состоянием, ведь уже через пять минут у меня заломило виски, я чуть не потерял равновесие, и мне пришлось возвращаться в дом, подальше от жара.

Хотя я не собирался спать, но, когда Нил вернулся, я дремал. Проснувшись, я увидел, что он стоит у окна и смотрит наружу. Стоило мне открыть глаза, как пляж, сверкая, рванулся вперёд. Теперь он казался совершенно пустым, вероятно, потому, что мои глаза отдохнули. Что такое видит там Нил?

— Ну, как прогулка, понравилась? — сонно спросил я.

Он обернулся, и на меня повеяло тревогой. Его лицо застыло в сомнении; в глазах сквозило беспокойство, задумчивые морщины пересекали лоб.

— Он не светится, — сказал Нил.

Я лишь подивился тому, как сильно его нервозность влияет на восприятие. Пляж горел ярко, как никогда.

— Ты о чём?

— О пляже у деревни — там он не светится. Больше не светится.

— А, понятно.

Вид у него стал обиженный, почти презрительный, хотя я не мог понять, почему он решил, что эта новость меня взволнует. Он снова погрузился в созерцание тетради. Впечатление было такое, будто он пытается решить насущную проблему.

Возможно, будь я здоров, мне удалось бы отвлечь Нила от его мании, но я и носа не мог высунуть наружу без того, чтобы не почувствовать головокружение; оставалось только сидеть в бунгало и ждать, когда мне полегчает. Ни у кого из нас не было раньше солнечного удара, но Нил, казалось, знал, что делать.