Рассказы сновидца

Никто из жителей тех краев ни за что не ошибется, определяя характер исходящего от божества света; все они умеют различать его тона и оттенки, как охотник различает кровавый след, и в лучах луны, врывавшихся в открытую дверь святилища, Али отчетливо видел яркое сияние Идола и знал, что оно означает.

А этой ночью в кумирне побывал один только Бааб Ахира.

И ярость вспыхнула в груди Али Кариба; словно огнем опалила она его сердце, и с такой силой стиснул он рукоять ножа, что пальцы посинели, и все же Али так и не произнес молитвы, в которой говорилось о печени и других внутренностях Бааб Ахиры, ибо видел он, что просьбы последнего оказались внятны Алмазному Идолу и что отныне его враг находится под защитой божества.

Али не знал, о чем именно молился Бааб Ахира перед Алмазным Идолом; но так быстро, как только мог, продрался сквозь заросли кактусов и лианы, что взбираются к самым верхушкам пальм, и со всей скоростью, какую способна была развить его пирога, помчался по изогнутой, как серп, гавани мимо сияющего огнями лайнера, и звук игравшего на палубе оркестра сначала сделался громче, а потом стал стихать, и еще до рассвета Али Кариб снова пристал к берегу и вошел в хижину Бааб Ахиры. И там он отдал себя в рабство своему врагу, и рабом остается по сей день, ибо Бааб Ахире покровительствует Алмазный Идол.

Теперь Али Кариб частенько подплывает в своей пироге к большим лайнерам и поднимается на палубу, чтобы продавать фальшивые рубины, салфеточные кольца из слоновой кости, легкие костюмы для тропиков, «настоящие» кимоно из Манчестера, красивые маленькие раковины и прочие безделушки, и все пассажиры ругают его за несуразные цены. Но ругают зря, ибо все деньги, которые удается выручить Али, достаются его хозяину — Бааб Ахире.

ВОСТОК И ЗАПАД

Это случилось глухой ночью в середине зимы. Пронзительный восточный ветер нес с собой хлопья мокрого снега. Стонала под его ударами высокая сухая трава. Внезапно на унылом пространстве равнины появились два огонька — какой-то человек и двухколесном экипаже в одиночестве пересекал степи Северного Китая.

Он был один, если не считать кучера и загнанной лошади. Кучер сидел сзади в толстой непромокаемой накидке и, конечно, в пропитанном маслом цилиндре, а вот пассажир был одет только но фрак. Он не опускал стеклянного окошка, потому что лошадь часто спотыкалась, к тому же мокрый снег тушил его сигару; спать было слишком холодно, а кроме того под крышей кэба^{34} ярко горели на ветру два фонаря. И в моргающем свете висевшего внутри экипажа светильника со вставленной в него свечой пастух-маньчжур, что пас на равнине овец, оберегая их от волков, впервые в жизни увидел фрак. Правда, он рассмотрел его не слишком отчетливо (к тому же фрак был весь мокрый), и все же для него это был взгляд, брошенный на тысячелетие в прошлое, ибо китайская цивилизация намного старше, чем наша, и, следовательно, когда-то давно она, возможно, знала подобную одежду.

Пастух разглядывал фрак совершенно спокойно, ничуть не удивляясь новой, невиданной вещи, — если она действительно была невиданной в Китае, — он смотрел на него неторопливо и задумчиво, и незнакомой нам манере, и, добавив к своему мировоззрению ту малость, которую можно было извлечь из созерцания элегантного экипажа, пастух вернулся к размышлениям о том, насколько вероятно появление нынешней ночью волков, время от времени мысленно обращаясь за утешением к старинным китайским легендам, хранившимся в его памяти именно для таких случаев. А в такую ночь, как эта, пастух особенно нуждался в ободрении. Сейчас он вспоминал легенду о женщине-драконе, которая была прекрасна, как цветок, и не имела себе равных среди людских дочерей; ни один мужчина не смог бы оторвать от нее глаз, несмотря на то, что ее отец был дракон — правда, из тех драконов, что вели свое происхождение от древних богов, и поэтому все поступки женщины-дракона несли печать божественности, совсем как у первых представителей ее племени, которые были святее самого Императора.

Однажды женщина-дракон покинула свое маленькое царство — поросшую травой долину, затерянную в горах, — прошла горными тропами и спустилась вниз, и под ее босыми ногами острые камни на этих тропах звенели, как серебряные колокольцы, — звенели так, словно хотели порадовать ее, и звон этот напоминал позвякивание сбруи на королевских верблюдах, когда они по вечерам возвращаются домой; тогда их серебряные бубенчики тихо и мелодично звенят, и все селяне радуются. Женщина-дракон шла, чтобы отыскать волшебный мак, который рос и растет по сей день, если б только люди могли его отыскать, в степи у подножий гор, и если бы кто-нибудь сорвал такой цветок, все люди желтой расы обрели бы счастье: и они добивались бы победы без борьбы, получали бы достойную плату и наслаждались бы бесконечным покоем. И вот прекрасная женщина-дракон спустилась с гор… и пока в самый холодный и лютый час перед рассветом пастух не торопясь смаковал старинную легенду, во тьме снова сверкнули огни и мимо проехал второй кэб.