Рассказы старого лешего

Из багажника вытаскивают мешок с яблоками и с азартом грызут. Когда немного успокоились, отдышались, выяснили, кто что нашел и у кого грибы лучше, вдруг вспомнили:

— А где же Мурзик? — Погудели машиной и стали что есть мочи кричать: — Мурзик! Мурзик! Мурзик!!!

Мурзика нет. Подождали полчаса и снова хором стали звать Мурзика. Вспомнили, что Мурзика уже давно не было видно. Вышли на шоссе и там стали вопить в пять голосов:

— Мурзик! Мурзик!?

Какой-то пеший грибник с полной корзиной белых (внизу под ними наверняка всякая дрянь, а белые только сверху для закраса) остановился, поставил корзину на землю, утер рукавом пот со лба и сказал:

— Вон там далеко я видел — две собачки играли. Так, небольшие собачки. Знать, и ваша там.

Мы поблагодарили грибника и принялись еще пуще орать. Дудели машиной и, надрываясь, кричали. Таня выкатила «Волгу» на дорогу. Мы стоим и смотрим — никого не видно. Шоссе блещет белизной. Но вот что там чернеет? Точка движется. Точка подвигается к нам. Да, это Мурзик. Во всю прыть своих коротких лапок он мчится по дороге к нам. Он испугался, что мы уедем без него и он останется тут в незнакомом лесу один, без друзей, без хозяев. Все ближе, все ближе к нам мчится Мурзик. Вот он с нами. Он так спешил на наш зов. Он не может отдышаться. «Ах, ах, простите, пожалуйста. Ах, ах, я увлекся, я забыл все на свете. Она так обаятельна, она так прекрасна! Она нежно укусила меня за щеку, и я потерял голову! Ах, ах, я не могу отдышаться».

Мы уже давно едем в машине, а бедный Мурзик все еще ахает и тяжело дышит. Песик, видно, струхнул не на шутку.

— Дурачок, — говорит Катя, — неужто ты думаешь, что мы оставим тебя в чужом лесу? Ведь ты же наш, наш песик.

Едем уже больше получаса, а Мурзик все еще вертится и часто дышит. Вперед тебе, Мурзик, наука — никогда не отбивайся в незнакомом лесу. Пес сидит со мной рядом, и у него на морде уже появляется блаженная улыбка.

А помнишь, Мурзик, как ты обиделся, нет, не обиделся, а оскорбился, когда Таня не взяла тебя в Пески? Когда Таня вернулась, Мурзик стал на нее лаять. Как-то особенно лаять. Совсем не так, как он обычно лает на чужих. Он опустил голову и, несмотря на зов, даже не поглядел на Таню, ушел в беседку, сел там под скамейкой и сидел, уставясь в темный угол. «Все кончено! Если ты так поступаешь со мной, то и я не могу простить тебе».

ЯШКА

Его назвали Яшкой. Ну что ж, Яшка так Яшка. Русские кучера своего любимого коня обычно зовут Васькой. Будь он хоть Ганибал, хоть Мелек-Тимир, хоть Буцефал, кучер зовет его Васькой. И конь не обижается на эту кличку и тихонько ржет в ответ.

У кобылки Змейки родился жеребенок. Она заботливо его обнюхала и осторожно перешагнула через него. Жеребенок лежал тихо и удивленно смотрел на бревенчатые стены, на лучи солнца, бьющие сквозь запыленные стекла. В лучах танцевали пылинки, в стекло билась муха. Жеребенок захотел встать. Он вскинул передние ножки, оперся на них, хотел поднять задок, но не удержался, упал и забился на соломе. Змейка нагнулась к нему, тихонько заржала и подставила ему свои соски.

Жеребенок встал, качаясь на высоких ножках, и сделал первый шаг. Он стал тыкаться мордочкой ей под грудь, под бок, наконец нашел сосок и стал сосать.

Прошло два дня, и жеребенок уже уверенно бегал за мамой, разыгравшись, подкидывал задом и галопом кружил вокруг нее. Змейка щипала траву, любуясь своим бойким сынком. Теперь он стал полноправным жителем поселка «Советский художник». Вместе со своей мамой он развозил по дачам баллоны с газом, доски, шифер, отвозил дачников на станцию. Его, конечно, все знали. Дети кормили его сахаром и хлебом, ласкали и немножко боялись.

Когда Змейка привозила какой-нибудь груз на дачу, дети выбегали, кричали: «Яшка! Яшка!» — и прыгали вокруг него. У него был добрый спокойный характер, и он не кусался, не бил ногами, не старался сделать больно. Но он был еще ребенок, и ему хотелось пошалить, побегать, попрыгать. Он не отставал от своей мамы и все лето сопровождал ее. Это была счастливая пора его детства.

Он, конечно, не знал, что члены кооператива на общем собрании обсуждали вопрос его дальнейшего существования. Мнения разделились: некоторые были за то, чтобы жеребенка продать на колбасу, но большинство решило подарить его Роксане. Были и такие предложения: дать жеребенка Роксане на воспитание, пусть кормит, поит и забавляется с ним сколько душеньке угодно, а через два года она вернет его кооперативу за полцены. И подарили! Никому он ни гроша не стоил, отчего не подарить.