Рассказы старого лешего

Дорога идет уже лесом, в гору. Кругом стоят высокие липы, дубы. Липы цветут, жужжат пчелы, чудный запах наполняет воздух. Дорога подымается вверх по речке Зигазинке. Буйная речка, вся в пене, прыгает по камням. Иногда дорога далеко отходит в сторону и огибает пологие холмы, иногда круто взбирается вверх. Жарко, лошади все в мыле. Мы слезаем с линейки и идем пешком. Навстречу едет верхом башкирин, а за ним, тоже верхом, нагруженная всяким скарбом и с двумя младенцами на руках молодая башкирка. Ба! Да это старый приятель! «Здорово, Низам!» — «Аруме, московский! Как живешь? Приходи кумыс пить. Мой коша рядом. Ты что смотришь? Это мой баба. Молодой баба взял. Двух баранчук тащил. Не гляди, что я старый!»

Здороваемся за руку со старым приятелем. Башкирин толстый, важный, напоминает римского сенатора. Смотрит на нас с высоты своего седла и своего величия, как полубог на мелкую сошку. Прощаемся с его величеством и идем дальше. Идем долго, поднимаясь все выше и выше. Вот наконец и поляна. Широкая зеленая поляна с чудным видом на гору Ямантау. Поляну огибает речка, а посреди поляны островок старых раскидистых лип. В этом-то островке и раскинулся наш лагерь.

Кучера уже натащили хвороста, и уже горит костер, уже висит над ним ведро с водой, и наши дамы и прислуга расстилают скатерть, расставляют блюда. Тут и холодная телятина, и жареная птица, и окорок, и заливной поросенок, и пироги, и торты. Широко жило начальство на заводе, бутылок — целая батарея.

Вокруг всей этой благодати собрались в кружок высокопочтенные дамы и высокопочтенные мужчины. Тут и сам новорожденный, директор Пунга с женой, и доктор, и докторша. Тут и земский начальник с супругой по прозвищу Цыпочки, и красноносый становой пристав, и молодой поп с еще более молоденькой попадьей, и главный бухгалтер, и еще какие-то люди, мне незнакомые. Молоденькая попадья Зиночка, к великому своему огорчению, тоже попала в число почтенных и с завистью поглядывает на наш не столь почтенный кружок.

Мы сами натаскали хворосту и сами разожгли свой собственный костер. Липочка очень ловко и быстро перетащила в наш кружок двух жареных кур, пирог с мясом и яйцами, ветчину, торт и уж не помню, что еще, и две бутылки красного вина. Хлопнули пробки шампанского. Выпили за процветание новорожденного. Начались тосты. В нашем кружке свои тосты. Все три наши девушки — медички, и мы пьем за медицину, за мучнистую росу, за любовь, за дружбу. Но вот вино все выпито, пироги и куры съедены. «Идемте гулять вверх по речке, к Шихану!» Зиночка умоляюще смотрит на нас. В высокопочтенном кружке заметно развязались языки. Пьют на брудершафт. Пунга, как старый бурш, запевает немецкие студенческие песни, растирает стаканом какую-то саламандру. На шум и запах всяких явств прибежали две башкирские собаки и умильно поглядывают на нас. Куриные кости и огрызки пирогов были наградой их смелости.

Становой обнимает доктора и заплетающимся языком бормочет: «Митя, дай я тебя поцелую… Митя, ты умный… Скажи, как, по-вашему, по-ученому, вредно пить водку? А? Вредно? Моя-то мне не велит. Говорит, вредно. Митя, выпьем за ее здоровье…» Попик тоже хватил изрядно и явно плохо узнает лица. Кое-кто пытается петь: «Из-за острова…», но это плохо удается.

Настало самое время умыкнуть попадью Зиночку, и мы ее умыкаем в нашу компанию. Зиночка в восторге, смеется и даже кокетничает с Феденькой. Идем вверх по Зигазинке к Шихану. Вот он! Это громадный камень с пятиэтажный дом, грустно, одиноко стоящий над бурной Зигазинкой. Сосны и ели окружают его, шепчут ему что-то, должно быть, утешают его. Взойдем на его вершину! Кто самый смелый? Самой смелой оказалась Липочка. Она сняла туфли и решительно полезла на Шихан. За ней полезли и другие.

С трудом, но все же все влезли, радостно прокричали победу и из камней воздвигли на вершине Шихана пирамиду. Но оказалось, что победу кричали рано и влезть на Шихан куда легче, чем слезть. Пришлось связывать пояса, шарфы, чулки. С великим страхом и трудом, но все же слезли. Кое-кто ободрал коленки, кое-кто порвал чулки, но все же прокричали опять победу. Две знакомые башкирские собаки издали наблюдали нас, но, видя наши нелепые поступки, поспешили удрать домой. Нам тоже пора возвращаться на поляну. Солнце собралось на покой, почему-то сконфузилось, покраснело и спряталось за горой Ямантау.

Когда мы пришли на поляну, сумерки окутывали мирную картину общего сна. Костер погас. Почтенные мужчины покоились в самых разнообразных позах, почтенные дамы тоже.

Совка-сплюшка не переставая кричала: «Сплю, сплю, сплю…» — стараясь уверить всех, что она тоже спит. В кустах, под деревьями, зажглись светлячки. Над поляной ломаным полетом летал козодой, иногда он громко вскрикивал, иногда слышно было, как он щелкал клювом, ловя ночную бабочку. Теплый тихий вечер заворожил всех. Мы уселись кругом костра, молчим и смотрим, как в языках пламени пляшут духи огня саламандры. Пора, пора! Кучера запрягают лошадей, прислуга спешно укладывает посуду.