Рассказы. Стихотворения

— Кали лжет. Сестра моя лжет! Вот этот мой жезл — это котвал Каши, и он ведет счет моим паломникам. Когда наступает пора поклоняться Бхайрону — а эта пора никогда не кончается, — огненные повозки трогаются одна за другой, и каждая везет тысячу паломников. Они уже не ходят пешком, они катятся на колесах, и слава моя все возрастает.

— Ганга, я видел, как берег твой у Праяга был черен от паломников, — сказала обезьяна, наклоняясь вперед, — а не будь огненных повозок, они приходили бы медленно и их было бы меньше. Запомни это.

— Ко мне они приходят всегда, — заплетающимся языком продолжал Бхайрон. — Ночью и днем все простые люди молятся мне на полях и дорогах. Кто в наши дни подобен Бхайрону? К чему говорить о том, что веры меняются? Разве мой жезл — котвал Каши — бездействует? Он ведет счет и говорит, что никогда не было столько жертвенников, сколько их воздвигнуто теперь, и огненная повозка хорошо им служит. Я Бхайрон, Бхайрон простого народа и ныне — главнейший из всех небожителей. И еще мой жезл говорит…

— Молчи, ты! — прервал его бык. — Мне поклоняются в школах, где люди беседуют весьма мудро, обсуждая вопрос, един ли я или множествен, как нравится верить моему народу, — но вы-то знаете, каков я. Кали, супруга моя, ты тоже знаешь.

— Да, я знаю, — отозвалась тигрица, опустив голову.

— И я более велик, чем Ганга. Ибо вы знаете, кто побудил людские умы считать из всех рек одну лишь Гангу священной. Вы знаете, что говорят люди: кто умирает в ее воде, тот приходит к нам, богам, не понеся кары; и Ганга знает, что огненная повозка привозит к ней множество жаждущих этого; и Кали знает, что самые пышные свои пиры она справляет среди паломников, которых везет огненная повозка. Кто поразил недугом тысячи людей за один день и одну ночь в Пури, у ног тамошнего идола, и привязал болезнь к колесам огненных повозок, так что она разнеслась по всей стране из конца в конец? Кто, как не Кали? Раньше, до того как появилась огненная повозка, это было трудно сделать. Огненные повозки хорошо тебе послужили, Матерь Смерти. Но я говорю о своих собственных жертвенниках, а я не Бхайрон простого народа, но Шива. Люди приходят и уходят, болтая и разнося молву о чужих богах, а я слушаю. В школах мои поклонники сменяют веру за верой, но я не гневаюсь, ибо когда все слова сказаны и новые речи кончены, люди в конце концов возвращаются к Шиве.

— Верно. Это верно, — пробормотал Хануман. — К Шиве и к прочим возвращаются они, Мать. Из храма в храм перехожу я на север, где они поклоняются единому богу и его пророку, и теперь лишь мое изображение осталось в их храмах.

— Ну и что же? — произнес самец антилопы, медленно поворачивая голову, — Ведь этот единый — я, и я же — его пророк.

— Именно так, отец, — молвил Хануман, — И на юг я иду, я, старейший из богов, по мнению людей, и я касаюсь жертвенников новой веры и той женщины, которую, как мы знаем, изображают двенадцатирукой и все же зовут Марией.

— Ну и что же? — сказала тигрица. — Ведь эта женщина — я.

— Именно так, сестра; и я иду на запад вместе с огненными повозками и во многих видах являюсь строителям мостов, и благодаря мне они меняют свои веры и становятся весьма мудрыми. Хо! Хо! Я сам строитель мостов — мостов между тем и этим, и каждый мост в конце концов обязательно ведет к нам. Будь довольна, Ганга. Ни эти люди, ни те, что следуют за ними, вовсе над тобой не смеются.

— Так, значит, я одинока, небожители? Или мне надо сдержать мой паводок, чтобы как-нибудь по несчастной случайности не подрыть их стен? Или Индра высушит мои источники в горах и заставит меня смиренно ползти между их пристанями? Или мне зарыться в песок, чтобы не оскорбить их?

— И все эти треволнения из-за какого-то железного бруска с огненной повозкой наверху? Поистине, Матерь Ганга вечно юна! — заметил слон Ганеша. — Ребенок — и тот не стал бы говорить столь безрассудно. Пусть прах роется в прахе, прежде чем вновь обратиться в прах. Я знаю только то, что мои поклонники богатеют и прославляют меня. Шива сказал, что в школах люди не забывают его; Бхайрон доволен своими толпами простых людей, а Хануман смеется.

— Конечно, смеюсь, — сказала обезьяна. — У меня меньше жертвенников, чем у Ганеши или Бхайрона, но огненные повозки везут мне из-за Черной Воды новых поклонников — людей, которые верят, что бог их — труд. Я бегу перед ними и маню их, и они следуют за Хануманом.

— Так дай им труд, которого они жаждут, — сказала река. — Воздвигни преграду поперек моего потока и отбрось воду назад, на мост. Некогда на Ланке ты был силен, Хануман. Так нагнись и подними мое дно.

— Кто дает жизнь, вправе отнимать жизнь. — Обезьяна заскребла по грязи длинным указательным пальцем. — И все же, кому пойдут на пользу убийства? Очень многие люди умрут.