Рассказы. Стихотворения

— Да, но теперь ничто не сможет нам повредить, разве только большое наводнение. На западном берегу дамбы прочные.

— Матерь Ганга глотает большими кусками. На дамбах всегда найдется место для лишних камней. Я говорю об этом чхота-сахибу (так он называл Хитчкока), а он смеется.

— Ничего, Перу. На будущий год ты построишь мост по своему вкусу.

Ласкар ухмыльнулся.

— Тогда он выйдет непохожим на Этот, у которого каменные части лежат под водой, как лежит затонувшая «Кветта». Мне нравятся висячие мосты, те, что одним широким шагом переступают с берега на берег, как сходни. Таким никакая вода не страшна. Когда приедет лорд-сахиб принимать мост?

— Через три месяца, когда погода станет прохладнее.

— Хо, хо! Он похож на барсшалама. Спит себе внизу, пока другие работают. Потом выходит на шканцы, тычет пальцем туда-сюда и говорит: «Тут нечисто! Проклятые джибунвалы!»

— Но nopp-сахиб не обзывает меня проклятым джибунвалой, Перу.

— Нет, сахиб; но он и не лезет на палубу, пока работа не кончится. Барамалам с «Нарбады», и тот сказал как-то раз в Тутикорине…

— Ладно! Ступай! Я занят.

— Я тоже, — сказал Перу, не смутясь. — Можно мне теперь взять лодку и проехаться вдоль дамб?

— Чтобы поддержать их своими руками, что ли? По-моему, они достаточно прочные.

— Нет, сахиб. Дело вот в чем. На море, на Черной Воде, у нас хватает места беззаботно болтаться вверх и вниз по волнам. А тут у нас совсем нет места. Ведь мы отвели реку в док и заставили ее течь между каменными стенами.

Финдлейсон улыбнулся, услышав это «мы».

— Мы взнуздали и оседлали ее. А ведь она не море, которое бьется о мягкий берег. Это Матерь Ганга, и она закована в кандалы, — Голос его слегка упал.

— Перу, ты бродил по свету даже больше, чем я. Теперь скажи правду. Твердо ли ты веришь в Матерь Гангу?

— Верю всему, что говорит наш жрец. Лондон — это Лондон, сахиб, Сидней — Сидней, а Порт Дарвин — Порт Дарвин. Опять же Матерь Ганга — это Матерь Ганга, и когда я возвращаюсь на ее берега, я понимаю это и поклоняюсь ей. В Лондоне я совершал пуджу большому храму у реки в честь того бога, что в нем… Да, подушек в лодку я не возьму.

Финдлейсон сел на коня и поехал к коттеджу, в котором он жил вместе со своим помощником. За последние три года этот дом стал для него родным. Здесь, под этой простой тростниковой крышей, он страдал от зноя, обливался потом в период дождей, дрожал от лихорадки; здесь даже оштукатуренная стена у двери была испещрена небрежными набросками чертежей и формулами, а на циновках веранды была протоптана дорожка — тут он, оставшись один, шагал взад и вперед. Рабочий день инженера не ограничивается восемью часами, и Финдлейсон с Хитчкоком поужинали, не снимая сапог со шпорами, а потом сидели, покуривая сигары и прислушиваясь к шуму в поселке, — был тот час, когда рабочие возвращались домой с реки и огни начинали мигать.

— Перу поплыл к дамбам вверх по течению на вашей лодке. Он взял с собой пару племянников и развалился на корме, словно какой-нибудь адмирал, — промолвил Хитчкок.

— Да. У него что-то на уме. А ведь казалось, что за десять лет плавания на кораблях Британской Индии почти вся его религиозность испарилась.

— Так оно и есть, — сказал Хитчкок, посмеиваясь. — На днях я подслушал, как он вел с этим их толстым старым гуру самые атеистические разговоры. Перу отрицал действенность молитвы и предлагал гуру вместе отправиться в море, чтобы полюбоваться на шторм и узнать, сможет ли жрец прекратить муссон или нет.

— Все равно, если вы прогоните его гуру, он сразу же покинет нас. Мне он выболтал, что, когда был в Лондоне, он молился куполу собора святого Павла.

— А мне рассказывал, что, когда еще мальчиком впервые попал в машинное отделение парохода, он стал молиться цилиндру низкого давления.

— Что ж, и тому и другому молиться не худо. Сейчас он умилостивляет своих родных богов — ведь ему хочется знать, как отнесется Матерь Ганга к тому, что через нее построили мост… Кто там?

Чья-то тень возникла в дверях, и Хитчкоку передали телеграмму.

— Пора бы ей теперь привыкнуть к нему… Это просто тар. Наверное, Релли ответил насчет новых заклепок… Великий боже!

Хитчкок вскочил.

— Что такое? — спросил его начальник и взял бланк. — Так, значит, вот что думает Матерь Ганга! — сказал он, прочитав телеграмму, — Спокойно, юноша! Мы же знаем, что нам делать. Посмотрим. Мьюр дал телеграмму полчаса назад: «Разлив Рамганги. Берегитесь». Ну, значит… час, два… через девять с половиной часов разлив будет в Мелипур-Гхате; прибавьте еще семь — через шестнадцать с половиной он будет в Латоди, а к нам доберется, вероятно, часов через пятнадцать.

— Будь проклята эта Рамганга… Прямо какая-то сточная труба — принимает в себя все горные потоки! Слушайте, Финдлейсон, ведь раньше чем через два месяца этого нельзя было ожидать… А у нас левый берег все еще завален строительными материалами. На целых два месяца раньше времени!