Производственные затраты низки, и Монсен, лучший человек в индустрии работает с камерой. Я собираюсь сделать «тихую» картину. Если это произойдет, прекрасно. Если нет, то никто не пострадает — если мы не обнародуем это заранее.
Я затянулся сигаретой.
— Но разве я не могу прорекламировать этого Франца Базилова? Опубликовать с ним материал в журнале?
Глаза Терри Сильвестро сузились.
— Нет, Пэт. Он просто неизвестный, понимаете? Он иностранец, нервный и возбудимый. На самом деле, его прошлое весьма сомнительно. И я не хочу, чтобы кто-нибудь беспокоил его. Он идеально подходит для этой роли, и я собираюсь работать с ним сам и получить от него то, что я хочу. Я сделаю его чудовищем всех времен — но вы должны оставить его в покое. Помните, что я сказал. Камера — вот главная звезда этого фильма.
В последующие недели у меня были все основания вспомнить слова Терри Сильвестро. По хорошим и ужасным причинам. Но мы уже подходим к сути. Я пропущу недели производства, за которые вообще не видел Луизу. Она была на съемочной площадке днем и ночью, и съемки проводились в закрытом режиме. Это означало, что чиновники студии тоже не допускались к процессу — когда Терри Сильвестро дал приказ, он был исполнен. Естественно, кругом было полно слухов о новой картине Сильвестро. Дизайнеры намекали, что он сошел с ума — заказывал самые диковинные декорации и реквизит. Другие операторы ничего не могли вытянуть из Монсена. Он и Сильвестро всегда запирались в монтажных лабораториях. Но самой большой загадкой оказался Франц Базилов. Кто он такой и что представлял собой? Почему они с Сильвестро были неразлучны — ходили вместе в студию и обратно? На съемочной площадке множились слухи о его привычках и манерах. О том, что он работал только под музыку. О том, как Сильвестро доводил его чуть ли не до ежедневных истерик.
Говорили, что Базилов наркоман, сумасшедший, что Сильвестро гипнотизировал его перед съемками, что он гений, что он идиот, что он на самом деле монстр, которого играл.
Так болтала публика. Я ничего не говорил и не обсуждал — просто сидел и ждал. У меня все еще было такое чувство, что вот-вот раскроется большая история. Я ждал — не видя Луизу, не разговаривая с Сильвестро, не проверяя слухи.
Затем последовал пред-просмотр. Об этом не было объявлено.
Обычно пред-просмотр Терри Сильвестро — это событие. Фильм запускался одновременно в трех или четырех пригородных домах, чтобы получить реакцию аудитории. Из-за этого бывало много шумихи и волнения. Но согласно его новой политике в отношении этой картины не было ни объявлений, ни фанфар.
Луиза позвонила мне в тот же день.
— Здравствуй, дорогой, ты поведешь меня сегодня вечером на пред-просмотр?
— Какой пред-просмотр, где?
Она назвала адрес. Это был мрачный домик в Глендейле.
— Конечно. Мне заехать за тобой?
Она согласилась. Ее голос вызвал у меня беспокойство. Он звучал усталым, и я, возможно, был не в себе, но могу поклясться, что уловил в нем нотку испуга. Конечно, Луиза выражалась не как актриса, без пяти минут готовая стать звездой. Она не говорила так, как будто этот пред-просмотр означал для ее карьеры вопрос жизни или смерти. Она говорила так, как будто стоял вопрос жизни или смерти для нее лично. Я мог только догадываться о происходящем. Потому что, когда отвез ее в кинотеатр, был неприятно удивлен. Луиза выглядела бледной и худой, под глазами залегли круги, а улыбка была натянутой и застывшей.
Она дрожала, но не от возбуждения. Я был достаточно умен, чтобы прикинуться дурачком. Я, казалось, не заметил ничего необычного. Мои вопросы на первый взгляд были достаточно невинны.
— А кто будет на просмотре?
— Сильвестро, конечно. И Монсен. И я полагаю, Дик Блинн.
Дик Блинн был симпатичным мальчиком, который играл главную мужскую роль вместе с Луизой в фильме.
— Кто-нибудь еще?
— Ну, там будет мистер Крюгер.
Барни Крюгер, большой босс студии. Так и будет.
— А как насчет новой звезды? А как же Франц Базилов?
Мне действительно что-то померещилось или Луиза побледнела?
— Он… он не придет, — прошептала она. — Не может.
— Не может приехать? Но для него это великий момент…
— Он болен, — пробормотала Луиза. — В последний день съемок он упал на съемочной площадке от переутомления.
— Сильвестро, должно быть, сильно его загнал?
— Да. — В голосе Луизы послышалась дрожь. — Ему пришлось пройти через пытки с этим гримом.
— Кстати, кто занимался этим делом?
— Сильвестро сам это сделал.
— Сильвестро?
— Да, он и Монсен. Каждый день на грим уходило по пять часов, а на снятие — три. Это что-то новое — особенное. Для визуальных эффектов. Ужасно.
Она не сдержалась и выдала свою дрожь.
— Луиза. В чем дело?
— Дорогой, мне страшно.
Она прижалась ко мне, кусая губы, и продолжила:
— Это ужасное лицо, — выдохнула она. — Мне невыносимо думать о том, как он выглядел — этот череп.
Здесь я почувствовал нечто фальшивое. Я вспомнил тот день, когда вломился на их пробы. Тогда Базилов был накрашен, но Луиза не выглядела напуганной. Нет, за всем этим стояло что-то еще — за всеми слухами на задворках, за истерикой Луизы.
Девушка продолжала хныкать.