Рассказы Вельзевула своему внуку

Во-первых, я не молод – жил уже столько, что в своей жизни, как говорится, «съел собаку», и не одну собаку, а «целую псарню», – а во-вторых, вообще я не пишу для того, чтобы этим самым создать себе карьеру и стать на хорошие, как говорится, «житейские-ноги» благодаря этой профессии, которая, кстати сказать, по моему мнению, дает много шансов сделаться кандидатом прямехонько в «ад», если вообще подобные люди могут своим бытием усовершенствоваться хотя бы до этого, за то что сами, решительно ничего не зная, пишут относительно всевозможных «небылиц» и этим самым, автоматически приобретая авторитет, делаются виновниками одного из главных факторов той совокупности причин, которые с каждым годом беспрестанно продолжают еще больше «размельчать» и без того уже чересчур размельчавшуюся психику наших людей.

А что касается моей личной карьеры, то, благодаря всем высшим, низшим и, если хотите, правым и левым силам, я давно ее осуществил и уже давно стою на хороших «житейских-ногах», и даже, пожалуй, на очень хороших, и уверен, что крепости их хватит еще на долгие годы, назло всем прошлым, настоящим и будущим моим врагам.

Да! По-моему не мешает вам сказать также относительно только что возникшей в моем, как в данный момент вам должно казаться «сумасбродном», мозгу идеи, а именно чтобы специально потребовать там, куда я отдам для печатания мою первую книгу, поместить эту первую главу моих писаний таким образом, чтобы всякий мог ее прочесть, еще не разрезая самой книги, и узнав, что и все дальнейшее написано не обычно, т. е. не для способствования производить очень гладко и легко в мышлении читателя разные возбуждающие образы и усыпляющие мечты, мог бы при желании без лишних разговоров с торговцем возвратить ее и получить обратно свои, может быть собственным потом добытые, деньги.

Я тем более сделаю непременно так, потому что сейчас опять вспомнил ту, случившуюся с неким закавказским курдом историю, которую я слышал в моей еще совсем ранней юности и которая в последующей моей жизни при воспоминании о ней в соответствующих случаях всегда порождала во мне «долго-неугасаемый» импульс умиления.

По-моему, будет очень полезно как для меня, так и для вас, если я расскажу вам про эту историю, происшедшую с упомянутым закавказским курдом, немного подробнее.

Будет полезно, потому что мною уже решено самую вытекающую из этой истории «соль», или, как бы сказали современные чистокровные «дельцы-евреи», – «цимес», сделать одним из основных принципов общей той новой литературной формы, которую я собираюсь применить для достижения преследуемых мною целей через посредство этой моей новой профессии.

Этот закавказский курд как-то раз из своей деревни по каким-то делам отправился в город и там на базаре, в лавочке фруктовщика, увидал красиво устроенную выставку из всевозможных фруктов.

Среди этих выставленных фруктов он заметил один очень красивый как по цвету, так и по форме «фрукт», который по своей внешности так ему приглянулся и ему так захотелось его попробовать, что, несмотря на почти полное отсутствие у него денег, он решил непременно купить хотя бы только один такой дар Великой Природы и отведать его.

Тогда он, в большом возбуждении и с несвойственной ему смелостью, заходит в лавку и, указывая своим перстом, конечно мозолистым, на понравившиеся ему «фрукты», спрашивает у лавочника о цене. Лавочник ему отвечает, что фунт их стоит шесть грошей.

Он, находя, что эта цена для такого, по его понятиям, «прекраснейшего фрукта» совсем не дорогая, покупает целый фунт.

Кончив свои дела в городе, наш курд в тот же день опять пешком возвращается домой в свою деревню.

Идя во время заката солнца по горам и долинам, волей-неволей воспринимовывая внешнюю видимость вообще очаровывающих частей лона Великой Природы, Общей Матери, и непроизвольно впитывая в себя чистый воздух, не отравленный обычными выделениями промышленных городов, ему очень естественно вдруг захотелось удовлетвориться также обычной пищей, и потому он, сев на краю дороги и достав из своего провизионного мешка хлеб и купленные приглянувшиеся ему «фрукты», стал не торопясь есть.

Но… О ужас! Очень скоро в нем все начало гореть.

Несмотря на это, он продолжал свою еду.

Это несчастное двуногое творение продолжало делать это только благодаря той самой особой, впервые мною отмеченной человеческой присущности, принцип которой я как раз имел в виду, когда предрешил положить его в основу созданной мною новой литературной формы, намеренно сделать одним из факторов, приводящих к намеченной мною цели, как бы сказать «руководящим-маяком», смысл и значение которого, я уверен, и вы тоже скоро поймете, конечно, согласно степени вашей сообразительности, во время чтения какой-либо из последующих глав моего писания, если, конечно, рискнете и будете читать дальше, а может быть вы уже «расчухаете» кое-что даже в конце этой первой главы.