Детский крик пузырился на поверхности, Петенька вытянул руки, пытаясь оттолкнуть, отбросить прочь бабушку, вдруг ставшую такой страшной, ее растрепанные волосы качались подобно водорослям.
Внезапно хватка ослабла, Петеньку вытащили из ванны, он кашлял, тер глазенки и плакал, обнимая маму. На полу, рядом с разбитым кувшином, грузно валялась бабушка. Из-под ее головы тек тонкий красный ручеек…
***
— Вам хочется спать? — в свете дневной лампы лицо доктора кажется обсыпанным мукой.
— Да… — губы пожилой женщины, лежащей на кушетке с перебинтованной головой, едва шевелятся.
— Как вас зовут? — доктор нажал кнопку диктофона.
— Мария Антоновна… — голос пациентки звучит не громче компрессора в аквариуме, стоящем в углу кабинета.
— Вы спите?
— Да… — зрачки под закрытыми веками задвигались.
— Как ваше имя?
— Маша…
— Сколько тебе лет, Маша? — доктор привстал с кресла.
— Семь…
— С кем ты живешь? — голос доктора родной и мягкий, Маша знакома с ним тысячу лет.
— С родителями и братиком… — Маше тепло и уютно в плюшевой тьме, она поведает все этому голосу.
— Как зовут братика?
— Коля… — губы Маши тронула улыбка.
— Что с вами случилось, Маша? На самом деле?
— А-ааа! — во тьме загорелись два зеленых огонька, совсем рядом послышалось утробное рычание, запахло псиной. — Не надо, пожалуйста!
— Ты спишь, Маша! — тьму прочертила бесшумная молния. — Ты спишь?
— Да… — снова темно и тепло, как под одеялом прохладной летней ночью в гостях у бабушки.
— Что тебе снится?
— Камышевский. Володя. — Что-то заелозило снаружи, но бабушкино одеяло надежно хранит Машу. — Мы играем в войну. Галина Федоровна устроила нам игру. Мы обороняем старую клинику, только это не клиника, а Брестская крепость. Правда, правда! — Голос молчит, но он здесь, он рядом, свернулся клубком, словно большой добрый кот. — Мы идем с Володей к пулемету. Володю ранили в ногу, он смешно хромает и похож на собачку в своей черной футболке с серыми буквами. Нет, нет… туда нельзя, я не хочу! — Под одеяло проник сквозняк. — Он тащит меня на второй этаж. Шепчет на ухо. Его губы горячие. Его пальцы… Нет! Он говорит, что никому не расскажет, что хочет лишь посмотреть. Он трогает меня… — Сквозняк усилился, превратившись в снежный буран, поглощающий все живое, все голоса, всех котов, всех девочек.
— Ты спишь, Маша! Ты спишь?
— Да… — вокруг снова уютный плюш.
— Где Коля?
— Все мальчишки плохие, все гадкие! — Маша закрыла лицо ладошками.
— Что с ним случилось? — голос настойчив.
— Они все гадкие, все! — Маша скинула одеяло, она не боится тьмы, не боится бурана, она сама тьма и буран. — Я спасла брата от гадости, спасла, пока еще было можно, пока он не вырос! Коля не хотел ехать, он боялся папы, тогда я придумала котенка, он трусил, а я сказала, что брошу его там, если он не пойдет со мной наверх!
— Ты спишь, Маша! — голос наполнял каждую клеточку, подчинял себе воспаленный разум. — Ты спишь?
— Да… — ей приснилось нечто жуткое, но голос прогнал кошмар из памяти, остался только плюш и одеяло.
— Сейчас ты проснешься.
Мария Антоновна заворочалась на кушетке…
***
— Здравствуйте, Ольга! — доктор улыбнулся.
Она вошла и осмотрелась. Кабинет смахивал на люкс в шикарной гостинице.
— Садитесь, — вежливый кивок на кожаное кресло.
Ольга присела на краешек, точно попала в лепрозорий.
— Как мама? — вопрос прозвучал буднично.
— Острая стадия скоро пройдет, и вы сможете навестить ее.
— Да, конечно, — снова штампованная фраза.
— А как дела у Петра? — поинтересовался доктор.
— Спасибо, кошмары почти не мучают. — Ольга закрыла глаза.
Сколько подобных историй слышали эти стены? Может ли быть здоровым психиатр? А патологоанатом?
— Простите?.. — задумавшись, она не расслышала фразу.
— Я говорю, вам повезло, — повторил доктор.
— Наверное… — в голосе Ольги усталость перегоревшей лампочки. — Все эти годы она врала мне. Я заезжала в наш старый двор — мы переехали, когда я была маленькой — так вот… — Ольга запнулась, как ребенок, ругнувшийся в присутствии взрослого. — Мамин брат погиб оттого, что упал с большой высоты. Собаки, наверное, пришли позже… про них никто не помнит.
— Ваша мама искренне верила во все, что говорила.
— Да, но… пес… — Ольга помедлила. — Неужели окрас совпал? Ведь так не бывает.
— Не было никаких собак. — Доктор постучал указательным пальцем по лбу. — И котенка тоже. Это форма самозащиты. Если бы щенок, которого вы завели, оказался рыжим, одежда мальчика была бы иной. Фобия вытеснила и пережитое, и содеянное, а щенок стал катализатором.
— В голове не укладывается. Там были взрослые, Галина Федоровна…
— Сколько детей пошло играть? Целый двор: десять, а, может, и двадцать человек. Ваша мама могла просто вести себя тише остальных, и учительница списала все на обычную усталость. А потом подсознание вытеснило случившееся.
— Да, — кивнула Ольга. — Сколько помню, мама всегда не любила собак. Не боялась, а именно не любила. До агрессии. Не думала, что такое бывает. Сыну, вот, решили подарить…