Рассказы змеелова

«…Свежий яд и водные его растворы очень нестойки. Уже в течение первых суток он теряет до 25 процентов токсичности, а в дальнейшем его активность падает еще больше. Вместе с тем уже через несколько дней свежий яд в результате жизнедеятельности бактерий подвергается распаду.

Значительно лучше токсические свойства яда сохраняются при разведении его глицерином. Активность подобного раствора держится на протяжении нескольких суток без изменения. Для более длительного хранения жидкого яда его приходится замораживать до —5, —10 градусов и держать в темном месте. Однако при всех этих способах токсическая активность сохраняется все-таки недолго. Наиболее радикальным методом сохранения токсичности яда является его высушивание. Последнее осуществляется на воздухе с помощью вентиляционных установок, но отнюдь не на солнце или при сильном нагревании. Высушенный яд буреет и превращается в тонкую пластинку, растрескивающуюся на неравные частицы, напоминающие кристаллики. Полученный таким образом сухой яд лучше всего помещать в пяти- или десятиграммовые стеклянные ампулы, из которых удаляется воздух. Ампулы запаиваются и заворачиваются в станиолевую бумагу. Хранить их следует в холодильных установках при температурах —5, —10 градусов. При подобном способе токсичность не снижается в течение многих лет».

…Москву я покидал в зимний буранный день. В воздухе висела косая кисея крупного мохнатого снега.

Временами по булыжным мостовым мела поземка, бушевала пурга. Трудно было представить, что где-то уже весна, ярко и тепло светит солнце, растет трава, цветут цветы, порхают бабочки и греются в весенних лучах холодные гибкие змеи.

Перед Волгой заносы были так велики, что в них почти по самую верхушку тонули телеграфные столбы: поезд медленно, словно крадучись, шел по глухому белому коридору. Потом такое же заснеженное Заволжье, Оренбургские степи…

И я не заметил, как за вагонным окном закружилась голая, свободная от снега земля. Не заметил и того момента, когда в голубом поднебесье появились первые стаи гусей, уток и журавлей, улетавших на север. Чем дальше я ехал на юг, тем все чаще вдоль дороги вставали розовые или белые, как пена, сады, быстро подымались навытяжку любопытные рыжие суслики.

Байрам-Али встретил меня солнечной тишиной и пышной зеленью улиц.

Наутро я отправился на охоту. Дорога была уже знакома по прежним моим экскурсиям. Я пересек крепость, где по воскресным дням собирался и шумел многолюдный базар, и, выйдя за ворота, за глубокий ров, увидел впереди знакомую картину: башни, остатки античных с гофрированными боками дворцов, жилых домов. Вдали виднелись невысокие, сильно разрушенные стены «Крепости султанов» и в центре — круглоголовый мавзолей султана Санджара.

Безлюдье. Тишина. Только голос жаворонка в вышине. Такой же звонкий и печальный, как и тысячи лет назад.

По опыту я уже знал, что особенно много змей в древних каналах, отведенных в свое время в сторону крепостей от реки Мургаб. Всего было три главных канала, ныне основательно заросших камышом, тамариском, гигантским злаком эриантусом; бурьяном и верблюжьей колючкой.

Я обследовал два из них, но змей не обнаружил. Приуныл было.

Зато канал Маджан вознаградил меня за все мои переживания: здесь было много песчаных эф.

Чтобы добыча яда была более эффективной, пришлось «поставить» змей на «многократную дойку».

Делал я это так.

Выбрав участок, где водились крупные эфы, я приходил сюда утром и «выдаивал» их. Обычно эф я находил возле нор, здесь же оставлял их после «дойки». Чтобы змей быстрее обнаружить в следующий раз, возле каждой норы я втыкал красный флажок. Придя через неделю-полторы на змеиный участок, многих эф я находил на прежних местах и снова приступал к отбору яда.