Читаем Рассказы змеелова полностью

А вскоре в нем появилось первое и очень маленькое, не больше фасолинки, зеленоватое, в черную крапинку, яйцо. Всего самка отложила шесть яиц и села их высиживать.

Потом появились птенцы — смешные такие, с маленькими хвостиками, желторотые. Я варил куриные яйца и подкармливал ими птенцов. Они быстро подросли, оперились и встали на крыло. От их гомона, писка, чириканья стало шумно и весело в нашей квартире.

Как только потеплело, я открыл форточку — хотелось проверить: улетят или останутся с нами наши чижи.

…Улетели… Сперва взрослые, а за ними и молодые чижата — слётки.

Без птиц стало грустно и тихо. Все в нашем доме жалели, что чижи улетели. И больше всех жалел, конечно, я. Я так к ним привык, так полюбил их, что разлука с ними приводила меня в отчаяние.

Однажды — это было в начале мая — как-то глянул я на форточку — она была открыта — и глазам своим не поверил: там, все еще не решаясь залететь в комнату, сидели зеленоватый, с желтой грудкой и в черной шапочке чиж и серо-бурая чижовка.

Это были наши чижи!..

Те самые, взрослые, что жили у нас зимой. За ними синело просторное небо, куда-то ввысь летели облака.

Я был бесконечно рад, что пичуги вспомнили о нас и вернулись. Их любовь, привязанность к нам, людям, видимо, была ничуть не меньше, чем наша любовь к ним.

Я перешел в другую комнату и оттуда, из-за портьеры, затаив дыхание, стал наблюдать за чижами.

Они долго не решались залететь в комнату, едва слышно совещались о чем-то на своем птичьем языке. Посоветовавшись, разом впорхнули в комнату и начали кругами летать по ней. Садились на фанерные треугольники, на комод, на мой письменный стол, на подоконник, словно желая убедиться в том, не ошиблись ли адресом? Действительно ли это та самая комната, где они обрели счастье, веселое и шумное потомство и свободу?

Нет, не ошиблись. Чижи остались ночевать, но не в клетке, как прежде, а на одном из фанерных треугольников.

Утром чуть свет чиж и чижовка вылетели в форточку. Я подумал: ну, теперь уж навсегда. Нет. Вскоре появились снова, и каждый держал в клюве по сухой былинке. Теперь они сами, без моей помощи, свили гнездо, чижовка отложила шесть яиц, и снова появились маленькие желторотые чижата.

В конце июня все чижиное семейство снялось, и больше я никогда его не видел.

Воспоминания далекой юности и история двух чижей так растревожили мою память, что от сонливости не осталось и следа.

Я был бодр. Весна молодила меня. Свежий воздух сверкал золотыми искрами, а мир, молодой, весенний мир, лежавший вокруг, был полон таких ярких, таких восхитительных и радостных красок!..

Не хватало только удачной охоты. Но я не жалел об этом и подумывал о том, чтобы уйти домой…

И странно: стоило только подумать об этом, как в ту же минуту к бутафорскому кусту подлетело несколько щеглов. Мои манки, сидевшие в клетке, услышав их голоса, подняли неистовый писк.

Чувствую, как сердце загорается азартом охоты. Осторожно берусь за конец бечевки, чтобы в нужный момент дернуть за него и накинуть сеть на щеглов. Я жду с нетерпеньем, когда они сядут на бурьяновый «куст» или хотя бы поблизости к нему. Но щегол умен, осторожен. Его смущает ловчая сеть, подозрительным кажется куст и вообще вся обстановка, с которой они столкнулись: где-то совсем рядом слышится странный, как мольба, зов переполошившихся собратьев, а где, не видно.

Растопырив крылышки, щеглы торопливо, с опаской прыгают вокруг сетки, вокруг «куста» и пока не решаются предпринять что-либо другое.

Но вот, кажется, все уже обследовано, никакого подвоха как будто нет: теперь можно проверить и самый «куст». Щеглы, как по команде, взлетают на него. Прекрасный момент!.. Я дергаю за бечевку, и пара щеглов — в сетке. Вынув пленников, сажаю их в отдельную клетку.

Начало неплохое! И ждать как-то веселее стало.

Минут через десять я накрыл сразу трех коноплянок. Редкая удача. «Вот тебе и лютая зима, — подумал я. — Пичуги-то живы-здоровы! А я беспокоился… Ничего, видно, с ними не случилось».

Примерно через час после того, как попались коноплянки, я накрыл еще одного щегла. Он был без обеих лапок, прямо-таки инвалид первой группы. Ясно, лапки он отморозил, а сам остался жив.

Недолго раздумывая, я выпустил щегла из рук в надежде на то, что получу за него хорошую компенсацию.

Не прошло и десяти минут, как я поймал… точно такого же инвалида.

Отпустил и его.

Так повторилось, наверно, раз пять или шесть.

И снова ловлю безлапого щегла. И тут меня осеняет догадка: да это же один и тот же щегол! Прямо уникум какой-то! Я поднес его близко к глазам, чтобы лучше разглядеть. Мой взгляд не смутил щегла. Покрутив головой, он с любопытством уставился на меня, как бы говоря:

— Ну, что поделаешь?… Жить-то как-то надо…

Да, жить надо. Время такое, что только жить! Жить, несмотря ни на что, если ты даже без обеих ног.

Я хорошо понимал щегла, его мужество и горечь его неудач. Он был одинок, хотел найти себе подругу, но все время попадал в западню.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии