Рассказывая сказки

– Думаю, Кристофер все слишком драматизировал, раздул из мухи слона. Может, он и запал на Эбигейл, когда ему было четырнадцать. Ну и что? В тот вечер он сказал, что таскался за ней как маньяк, но, по-моему, все было не так серьезно, как он себе напридумывал. Мы бы заметили, если бы он следил за нами каждый день, прячась в полях. Как вы говорили, земля тут ровная. И спрятаться-то негде. Я не помню, чтобы с ним в то лето происходили какие-то изменения. Он занимался тем, что всегда его увлекало, – естествознанием, астрономией. Если он и нашел себе другое увлечение, то был очень осторожен и не показывал этого.

– Что же тогда его так расстроило? – спросила Вера. – Это могло быть самоубийство Джини?

– Возможно. Хотя не думаю, что он вообще ее знал. Откуда? – Эмма помедлила. – Думаю, вся эта шумиха вокруг годовщины смерти Эбигейл просто дала ему повод. Он был жалок. Может, какая-нибудь женщина его бросила. Может, на работе дела шли не очень. И он воскресил свои подростковые фантазии об Эбигейл и убедил себя в том, что это она была причиной его депрессии.

Хныканье ребенка перешло в визгливый плач, действовавший Вере на нервы.

– Слушайте, – сказала Эмма. – Мне нужно его перепеленать. Это все?

– Пока да, дорогая. – Вера была рада поводу уйти.

– Думаете, брат был психом? – Они сидели в машине, отрезанные от остальной деревни горизонтальными струями дождя. Эшворт был на месте водителя, ждал указаний. Казалось, вопрос вырвался у него сам, не был следствием никакого анализа. Он просто открыл рот, и слова прозвучали сами собой.

– Не знаю, – сказала Вера. – Может, в депрессии.

– Вы же не думаете… – он запнулся.

– Давай, малыш. Не стесняйся.

– Он не мог убить девушку? Если он действительно был ею одержим, хоть сестра и не поверила. Одержимость была его секретом. Может, она его дразнила, смеялась над ним, вот он и сорвался.

– А потом вернулся домой и сделал вид, что ничего не произошло?

Когда они только начинали работать, Эшворт бы в такой ситуации промолчал. Но теперь уверенности в нем поприбавилось.

– Притворялся, а потом и сам в это поверил. Спрятал на краю сознания, а когда сообщили, что Джини виновна, убедил себя в том, что это был кошмарный сон. Пока она не покончила с собой, и дело не открыли заново. Это объяснило бы то, почему он вел себя так странно. Представьте себе: просыпаетесь однажды утром и вспоминаете, что когда-то задушили девочку. Без пары стаканов с такой мыслью не сжиться.

– Ты пересмотрел телевизора, – ответила Вера. – Шоу дешевых психологов. Я не верю в такую амнезию. Было бы слишком удобно. Кроме того, в то воскресенье, когда умерла Эбигейл, он не выходил из дома. Все это подтвердили.

– Так они и вспомнили бы, через десять лет. И откуда им знать? Он мог выйти из дома незаметно, а они думали, что он сидит в спальне.

Она представила себе Спрингхед-Хаус. Из двора в кухню вела одна дверь, которой обычно пользовались Уинтеры, но внизу лестницы была еще одна – она вела в маленький сад с оградой. Дом был старый, а стены толстые. Они бы не услышали, если бы он ушел.

Она представила себе мальчика, щуплого, худенького, каким он был запечатлен на фото в холле в Спрингхеде. Как он бежит навстречу ветру по тропе между полями к дому Мэнтела. Надеялся ли он выследить Эбигейл? Подсмотреть за ней через незашторенное окно спальни, как она примеряет новую одежду, причесывается? Или, может, девчонка скучала, пока отца не было дома. Может, она отправилась к Уинтерам в надежде найти там слушателей. И они столкнулись на тропе.

Он был странным мальчиком. Все это говорили. Весь в себе. С одержимостями. Вера представила себе, как он преградил ей путь, стал настаивать.

Мне нужно с тобой поговорить.

Чего тебе?

Я постоянно думаю о тебе.

Что? С отвращением в голосе. Хотя глубоко в душе ей было лестно, а он этого даже не осознавал.

Может, она оттолкнула его, пытаясь пройти, и он схватил ее за плечо, отчаянно желая донести до нее свои чувства. А потом, придя в возбуждение от прикосновения, не смог отпустить.

Отвали, мелкий урод.

Но он с силой развернул ее к себе – был сильнее, чем казался, – а другой рукой взялся за шею, как будто перед поцелуем. Она кричала ему, чтобы он отпустил, ругалась словами, шокировавшими воспитанного мальчика. Он затянул шарф вокруг шеи в попытке заткнуть ее брань, но не смог остановиться, хоть и понимал, что делает.

Грохот мусоровоза, размытого в запотевшем стекле до бесформенного пятна, вернул ее к реальности. Она потрясла головой, избавляясь от кошмарного видения.

– Думаю, Кристофер мог бы ее убить, – сказала она. – Дойти до такого состояния, как ты и говорил. Но забыть обо всем после – нет, этого я себе представить не могу.

Глава двадцать третья