Расследования Берковича 11 [сборник]

Первым привели Мордехая Сегаля — тщедушного парня лет двадцати трех. То, что он наркоман, видно было невооруженным глазом, как и то, что нанести Киперштейну удар, проломивший череп, этот парень был, похоже, не в состоянии. Сегаль утверждал, что никогда — и сегодня тем более — их компания не собиралась у Киперштейна в дневное время. Обычно — после десяти вечера. Днем у всех свои дела. Люди работают.

Непохоже было, чтобы Сегаль утруждал себя работой, но непохоже было и на то, чтобы он врал. Отправив парня в камеру, Беркович вызвал Арона Московича — в отличие от Сегаля это был крупный детина, смотревший на инспектора зверем и отказывавшийся отвечать на вопросы. На один вопрос он, впрочем, дал четкий и недвусмысленный ответ:

— В шесть я был дома, спал, — заявил Москович. — Меня сержант с дивана и выдернул.

Последнее утверждение соответствовало действительности. Как и заявление третьего подозреваемого — Яакова Ойзермана — о том, что он не мог быть в шесть у Киперштейна, потому что сидел в очереди к семейному врачу.

На часах было одиннадцать вечера, когда Беркович закончил допросы. Конечно, все подозреваемые — наркоманы, и не исключено, что приторговывают наркотиками. Но к убийству Киперштейна, похоже, никто из них не имел отношения. Дело было не только в алиби — весьма ненадежных, кстати, — но и в том, что никто из соседей не видел сегодня, как кто-нибудь из этой компании входил в квартиру Киперштейна или выходил из нее. Никто из соседей, правда, и самого Киперштейна сегодня не видел, а ведь он наверняка покидал квартиру и возвращался.

Дежурство Берковича в управлении закончилось в полночь, и он поехал домой, чувствуя, что засыпает на ходу. Наташа уже спала, Арика она положила рядом с собой, и Берковичу пришлось довольствоваться местом на диване в салоне. Ему было все равно — он уснул, едва опустив голову на подушку.

Утром инспектор отправился к дому, где жил Киперштейн, и позвонил к соседям погибшего. На звонок вышла миловидная смуглая женщина лет двадцати пяти, за подол ее платья цеплялся трехлетний мальчишка. Вчера Беркович уже беседовал с ее мужем Эли, вызвавшим полицию.

— Нас с сыном не было дома, — сказала женщина, назвавшаяся Ронит, — мы с утра уехали к моей матери в Бат-Ям и вернулись поздно вечером.

— Я хотел бы поговорить с вашим мужем, — сказал Беркович.

— Он на работе, — сказала Ронит. — Вернется в пять или шесть.

— Вы хорошо знали Киперштейна? — спросил инспектор.

Реакция Ронит его поразила. Женщина прижала ладони к губам, будто хотела сдержать крик, глаза ее наполнились слезами, она замотала головой и неожиданно разрыдалась.

— Нет, нет… — бормотала она, пока Беркович наливал колу из стоявшей на столе бутылки. Мальчишка путался под ногами и ревел громче матери.

— Извините, — сказал Беркович, — я поговорю с другими соседями, а потом еще раз приду к вам. Хорошо?

В квартире этажом ниже ему открыл дверь старик лет восьмидесяти на вид — сухой, как осенний лист, но бодрый, будто только что вернулся со спортивной тренировки.

— Да, шум был сильный, — сказал он, отвечая на вопрос Берковича. — Начался в половине шестого, необычное время для Киперштейна. Крики, вопли, громкая музыка. А потом неожиданно все стихло. Это, наверно, когда полиция приехала.

Полиция приехала, когда в квартире уже никого — кроме трупа — не было. Так что шум стих, скорее всего, когда произошло убийство.

— После того, как стало тихо, — спросил Беркович, — кто-нибудь проходил сверху мимо вашей двери? Я понимаю, что вы могли и не расслышать…

— Почему — не расслышать? — обиделся старик. — Я специально подошел к двери и смотрел в глазок — мне было непонятно, почему шумели-шумели, и вдруг замолчали. Нет, никто не спускался. Наверное, полиция была уже в квартире, вот и…

— Спасибо, — сказал Беркович, предположения и фантазии старика его не интересовали. Но вот наблюдение выглядело очень любопытным.

Он поднялся на третий этаж и вошел в квартиру Киперштейна, аккуратно сняв с двери листок бумаги с печатью. Постоял посреди салона, оглядываясь. Поваленный шкафчик, разбросанные газеты, разбитый стакан… Что-то было в этом разгроме театральное. Если произошла драка, почему опрокинут шкафчик, стоявший в самом углу?

А если, — подумал инспектор, — все это на самом деле инсценировка? И убили Киперштейна не в драке ничего не соображавших наркоманов, а расчетливо, заранее продумав детали?

Была и еще нестыковка. Если в квартире несколько человек устроили драку, почему они после убийства не вывалились толпой на лестницу? Сосед-старичок никого не видел. Можно ли доверять этому утверждению?

Заперев дверь, Беркович опять позвонил к соседям. Ронит успела привести себя в порядок, ребенок играл в своей комнате, оттуда доносились звуки включенного телевизора.

— Ваш муж поехал на работу в той рубашке, в которой был вчера дома? — задал Беркович неожиданный вопрос.

— Нет, конечно, — нахмурилась женщина. — Дома он ходит в майке.

— Вы не могли бы показать…

— Зачем? — вскинулась Ронит.

— Покажите, пожалуйста, — твердо сказал Беркович.