Расслышать умерших

Современная исследовательница Элизабет Кюблер-Росс, много занимавшаяся проблемой смерти и тем, что можно сделать для умирающих, обратила внимание на то, как умирают дети. И пришла в результате к потрясающему выводу: дети, от чего бы они ни умирали, почти всегда заранее знают о своей смерти. Они знают даже, при каких обстоятельствах это произойдет, вернее, знает их подсознание и выражает это знание рисунками, письмами и стихами, смысл которых начинают понимать только после их смерти. Но они предчувствуют, предугадывают и следующий этап: встречу со светом, ожидающую их страну всеобъемлющей и безусловной любви; иногда они даже слышат, как эта страна зовет их к себе[119]. Когда речь идет о смерти от неизлечимой болезни, такое предчувствие еще можно объяснить подсознательной активацией биологических механизмов. Но в ситуации несчастного случая, причиной которого стал кто-то другой, или убийства, биологией уже ничего не объяснишь. Элизабет Кюблер-Росс приводит немало таких примеров, один убедительнее другого. Ограничимся здесь одним, может быть, самым ярким случаем. Рассказывает мама ребенка:

«В то утро дочка проснулась очень рано и притом в состоянии крайнего возбуждения. Спала она со мной, поэтому, проснувшись, разбудила меня, поцеловала и принялась трясти за плечо: “Мама! Мама! Иисус мне сказал, что я скоро попаду на небо! Ох, как же я рада, мамочка, что попаду на небо, ведь там такая красота, там все сверкает золотом и серебром, там Иисус и Бог,” и т. д., и т. п. Она тараторила так быстро, что я не всегда могла ее понять. Как блаженная. Мне даже стало страшно, ведь она была просто на себя не похожа. Да и сама тема разговора была непривычной.

Больше всего меня беспокоило ее перевозбуждение. Обычно она была очень спокойной девчушкой, задумчивой, очень умной, вряд ли ее можно назвать импульсивным ребенком. У нее уже был немалый словарный запас, она довольно четко излагала свои мысли. Тем удивительнее было видеть, как она от возбуждения глотает звуки и коверкает слова. Я никогда раньше не видела ее в таком состоянии, ни на Рождество, ни в день рожденья, ни в цирке.

Я попросила ее вести себя потише, успокоиться, и главное, не говорить так (это был почти суеверный страх, поскольку почти с самого ее рождения меня не оставляло предчувствие, что она недолго пробудет со мной). Об этом страхе я говорила только самой близкой подруге. Мне не хотелось об этом думать, не хотелось слышать такие слова: особенно пугало, как она их произносила, словно ее загипнотизировали, словно она была не в себе. Никогда раньше она не говорила о смерти, ну разве что как о чем-то абстрактном, но уж ни в коем случае не о своей смерти.

Мне так и не удалось ее успокоить, она продолжала тараторить о ”прекрасном золоченом небе, чудесах и золотых ангелах, алмазах и драгоценностях, мама!”, и как будет здорово там очутиться, как ей там понравится, и что Иисус ей все это обещал… Я помню не столько сами слова, сколько все ее поведение, хотя некоторые слова прочно врезались мне в память.

Я сказала ей: ”Отдохни немножко” и попробовала уложить ее спать. “Если ты отправишься на небо, мне будет очень тебя не хватать, родная; здорово, что ты видела такой замечательный сон, но сейчас попробуй еще немножко поспать, хорошо?” Бесполезно. Она ответила: ”Это был не сон, это все правда!” (о, как она выделила голосом последнее слово, эта малышка, которой всего-то четыре года!), ”но не надо огорчаться, мамочка, потому что Иисус мне сказал, что я тебя не оставлю, я дам тебе золото и драгоценности, ни о чем, пожалуйста, не беспокойся…” Я привожу лишь те фразы, которые помню точно, слово в слово.

Она еще поговорила о небесных чудесах, но мало-помалу успокоилась. Когда же я еще раз сказала, что у нее был чудесный сон, она снова стала возражать, что это все правда, на самом деле, правда. В какой-то момент она уткнулась в меня носом и еще раз попросила не беспокоиться, ведь Иисус меня не оставит, потом выскользнула из кровати и побежала играть.

Я тоже встала, приготовила завтрак. День шел, как обычно. Но между 15.00 и 15.30 того самого дня мою девочку убили, утопили.

Тот утренний разговор так меня тогда поразил, что я в то же утро рассказала о нем по телефону одной знакомой, она очень хорошо все запомнила. Когда затем она узнала о смерти Р., первой ее мыслью было: откуда ребенок мог это узнать?

Лично я считаю, что будущее предсказать невозможно, физические законы нельзя изменить. Моя дочка не могла знать, что “попадет на небо”, и тем не менее это так: она разбудила меня в состоянии необычного возбуждения, утверждая, что Иисус ей обещал, что она попадет на небо (если честно, я не помню, произнесла ли она слово ”сегодня”). И в тот же день она умерла. Где-то через шесть часов после нашего разговора. Объяснить это я не могу.