– Наказания есть, но мы редко ими пользуемся. В отличие от некоторых школ, которые строятся якобы по нашему примеру. Они тоже придумывают какие-то там кодексы, но это, в основном, кодексы правонарушений, сплошные санкции. Я считаю, что иногда достаточно одного разговора на Суде чести, в работе которого, кстати, участвует и защитник. Если нарушитель не возражает, решение суда озвучивается публично. При этом Суд чести у нас орган не карательный: он рассматривает только проступки, а не преступления. Для преступлений существует уголовное законодательство в стране и уголовный суд. Это ребята знают с самого начала. Состав Суда избирается каждый год. В него входят четыре учащихся и три учителя.
Совет школы мы избираем тоже примерно в таком же соотношении. Ребята чувствуют себя равноправными: у них меньше опыта, но их больше.
– Я не боюсь таких ситуаций. Принять неправильное решение, потом осознать это, потом признать, потом отменить – это хороший опыт. Они же – руководители, сами будут и расхлебывать. Но сначала каждый должен почувствовать: я имею право. У нас каждый может явиться на заседание Совета, правда, только с правом совещательного голоса. Каждый родитель может прийти на урок, но с непременным условием: обсудить потом этот урок с учителем. Таких, казалось бы, прибамбасов много, но они помогают каждому реально участвовать в жизни школы.
В девятом классе я веду уроки права. Прежде чем знакомить ребят с Декларацией прав человека, предлагаю им самим составить свою личную декларацию, затем вырабатываем декла рацию коллективную. Потом они видят: о, это совпало!
А о таком праве мы даже не подумали. Это помогает им не только узнать, но и прочувствовать права человека. И когда я задаю вопрос: «Какие права человека в нашей стране соблюдаются, а какие нет?» – разговор идет более чем пристрастный. Ребята уже осознали и пережили это право, его неисполнение их оскорбляет.
Школьники проводят социологические опросы на улицах. Например, где вы больше ощущаете ущемление свободы слова – в печати, в действиях президента и парламента, в собственном офисе? На высшем уровне все всё видят, а на уровне завода или фирмы ситуация непонятная. Стали наблюдать. Выяснилось, что руководители говорят про полную свободу слова на их предприятии. Исполнители же отвечают в том духе, что президенту я могу сказать правду и в газету могу написать, а вот в собственном коллективе, своему начальнику – нет.
Раньше ребята ходили со своими вопросами еще и в прокуратуру. Сейчас это невозможно: везде охранники. Они спрашивали: сколько, допустим, обращений за клевету и оскорбление достоинства было у вас за последний год. Выяснилось: ни одного.
Мы потом эти данные анализируем, обсуждаем: почему никто не обращается в прокуратуру с подобными исками? почему свободы слова нет, прежде всего, на предприятии и как реально обстоит с этим дело в стране? почему тот или иной закон не работает?
Они начинают критично относиться к реальности. Но это не огульная, а грамотная критика. С большей ответственностью подходят ребята и к принятию собственных законов. Убежден, что школа должна стать моделью гражданского общества. Ребята и учителя должны получить реальный опыт гражданского поведения. Другого нам не дано. Иначе власть и впредь будет строить общество граждан по своим лекалам.
Сколько ошибок в диктанте?
– Проблемы есть. Но мы пытаемся менять и саму систему. С самого начала я объясняю ребятам, что демократия только после уроков недорого стоит. Демократичным должен быть сам процесс образования. Ученики не только выбирают предметы, но сами вырабатывают и критерии оценки успешности.
– Да, но по тем критериям, которые совместно с классом они выработали. До седьмого класса оценок вообще нет. Есть только так называемые качественные характеристики. С восьмого класса, ближе к аттестату, оценки, конечно, появляются. Ученик и сам оценивает себя. Иногда эту оценку, как и оценку учителя, обсуждает класс. Совет класса обладает правом оспорить оценку учителя. При этом нет поурочной системы оценок, никто не ловит ученика на том, что он сегодня не готов. Оценивается тема в целом.