Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

— Нет, сэр. Для этого мне потребовалось бы разрешение. Я держу его в машине или на яхте. Ведь вот что случилось: он был у меня в машине, и я решил вытащить эту обойму. Решил, будет безопаснее, если сперва его разряжу. Вот и свернул с шоссе на узкую дорогу, подальше от домов, и расстреливал ее, пока не опустошил. Я не считал выстрелов. Потом, скажем через минуту, сел на подножку машины, где при свете луны видел, что делаю, и как последний дурак взял его вот таким образом, чтобы передернуть. Руки у меня были потными, и, кажется, вместо последнего выстрела был пустой щелчок. Но во второй раз он выстрелил. Пришел в себя на земле около машины. Когда почувствовал, что могу шевелиться, решил, что лучший выход — это попытаться отползти обратно, к главному шоссе. У меня всю правую половину тела парализовало. Но сейчас это проходит. Понимаете, помощник, мой приятель звонил по междугородной из придорожного телефона-автомата. И никак не мог дозвониться. Мне надоело. Я подумал, лучше съеду с шоссе, разряжу пистолет и вытащу из него обойму. Вот что у меня на уме было. Я ему сказал, вернусь, мол, через несколько минут. Когда не вернулся, он решил, что я съехал на боковую дорогу и увяз в грязи. Кончив звонить, все искал и искал. И нашел меня, кажется, только на третьей дороге, проползшим обратно почти до самого шоссе.

— На третьей дороге, — сказал Артур. — Так что я набрел на него, подогнал машину и привез его прямо сюда. Я думал, он умирает.

— Ну, умирающим он не выглядит. А вот те ребята, там, — вполне выглядят. — Он подбросил пистолет на своей большой упругой ладони, протянул его Артуру и сказал: — Так что почините, мистер.

Он ушел.

Я соскользнул с каталки. Артур бросился было ко мне на помощь, но я жестом остановил его. С трудом удерживая равновесие, медленно побрел по комнатушке. Приходилось поворачивать и раскачивать бедро, чтобы выбросить вперед больную ногу, но при согнутом колене она вполне удерживала мой вес.

Мой летний пиджак, грязный, разорванный, в травяных пятнах, был безнадежно испорчен. Брюки пострадали меньше, но были достаточно плохи. Балансируя, я снял пиджак, проверил карманы, передал его Артуру и указал на мусорное ведро с открывающейся при помощи ножной педали крышкой. Он свернул его и запихал туда. За дверным проходом, как я и надеялся, оказалась маленькая комнатка с умывальником. Занудно и неловко помогая себе сопротивляющейся правой рукой, я смыл грязь с лица и ладоней, темные полоски запекшейся крови слева и сзади на шее. Влажным полотенцем оттер правую штанину — с того бока, на котором полз. Изучил себя в зеркало. Я выглядел вовсе не безнадежно. Так, словно катался по земле в портовом переулке. Но повязка выглядела слишком подозрительно.

— Они тебя отмоют перед тем, как уложить в постель.

— Кепку, — сказал я. — Когда выйдешь из этой двери, сверни направо и найди другой выход отсюда. Я бросил кепку в машине, на полочку за задним сиденьем. И возвращайся ко мне тем же путем, что и вышел. И побыстрее.

— Послушай, я не буду это делать! Ты не можешь уезжать. Это опасно.

— Так же, как домашние овощные консервы. Принеси кепку.

Я сел на белый табурет и стал ждать. Весельчак Макги, доблестный насмешник с дырой в башке и жуткой уверенностью, что там, внутри, кровь течет по-прежнему. Моя золотая бесценная незаменимая голова. Там, под пробитым пулей отверстием, остались крохотные белые острые осколочки от поврежденной кости, врезающиеся в серое желеобразное вещество, где хранилось все, включая уникальные для меня воспоминания.

Толстая сестра открыла дверь и позвала:

— Мистер Макги? Выходите.

— Мне велели подождать, пока что-то там проверят.

— Анализы можно взять в палате, сэр.

— Там что-то по части рентгенологии.

Она нахмурилась.

— Странно. Пойду-ка лучше узнаю, в чем дело.

Она удалилась. Завидев в дверях Артура, я заставил себя встать и своеобразным прыгающим аллюром двинулся прочь, а проходя через холл, натянул бейсбольную кепку. Минуя женщину за столом регистратора у главного входа, изобразил лучшую походку, на какую только был способен. Подождал в тени у тротуара, прислонившись к дереву. Артур подогнал машину, о чем ему следовало подумать раньше, когда он ходил за кепкой. Я не стал ему пенять, он и так справлялся лучше, чем я мог надеяться.

— Клематис-Драйв, — сказал я, когда он сел за руль.

— Но как ты можешь…

— Артур, друг мой, ты будешь покорным, согласным и перестанешь дергаться. Я хочу, чтобы ты был рядом. Я хочу, чтобы ты был вместе со мной. Потому что я страшно нервничаю. И если я перестану чувствовать свое тело, или ухудшится речь, или руке и ноге снова станет хуже, ты отвезешь меня обратно, чтобы они взглянули на круглую дырочку у меня в голове. В противном случае просто прими на веру ту странную идею, что я понимаю, что делаю, ибо я слишком выдохся, чтобы спорить. Просто веди машину. И молись, чтобы мои предположения не сбылись. Который час?

— Пять с чем-то. Чук будет…

— Перебьется.