Расстояние

– Я всегда считала его увальнем, честным, но не способным на красивые поступки, несмотря на выбранный род занятий.

– Надо же. Первое моё впечатление о нём являлось прямо противоположным.

– Отчего?

– Сначала до меня дошли слухи, что к нам поступил парень из богатых, хорошо одевается, ездит на дорогой машине и вообще знает себе цену. Когда я увидела его в первый раз, тут же подумала, тот ещё гулёна, красивый, надменный, на меня даже внимания не обратил. Короче, не вариант.

– Машину ему подарил отец. А я смотрю, он тебе сразу понравился.

– Только вы ему этого не говорите, начнёт задаваться, а то ещё и обозлится.

– Не надо на «вы», я себя чувствую совсем старухой. Я ему, конечно, не скажу, только он не станет задаваться, он у нас на своей волне. Небось, ещё не признался?

– Почему? Давно признался.

– Вот как. Значит действительно любит. Скуп на эмоции. Ты уже знаешь их историю?

– Что мать погибла? Знаю. Наверное, хорошая была женщина.

– Для детей да, но вот для мужа отнюдь. Я тебе потом кое-что расскажу, посплетничаем.

Они вернулись к остальным, одна с тортом на красивой хрустальной подставке с невысокой тонкой ножкой, другая со сверкающим подносом с чашками, фарфоровым чайником, в котором ещё гудел кипяток, баночкой кофе и пачкой чая.

– Давайте по-свойски, мы ничего заваривать не стали…

– Ты же знаешь, что я не люблю растворимый кофе.

– Тогда выпей чаю.

– И чай в пакетиках я тоже не люблю. На работе в своё время напился его так, что из ноздрей льётся.

– Не капризничай перед гостьей, ведь это она готовила, – Оксана отвела от себя неминуемую сильную грозу.

– Не могут даже чашки чая подать в собственном доме. Ладно, раз Женя готовила, выпью мочеподобного кофе, она же не знала.

– Хозяин должен угощать, а не ждать, когда гости ему всё подадут.

– Подписываюсь под каждым словом, – несколько наигранно и в несвойственной ей раскрепощённой манере выдала Оксана. Женщине явно нравилась Евгения, она ощущала прилив энергии от того, что отныне будет не одна в семье из «простых».

– Для этого есть хозяйка, – спокойно парировал Геннадий Аркадьевич. Держа оба локтя на столе, левую руку у подбородка, он немного отвёл её вперёд, будто рассуждая про себя, и с этим жестом сказал, – мне понравилась твоя мысль об армиях-легионах, только непонятно, о чём это говорит.

– А ты куда-нибудь сходи, выберись в общество, узнаешь. Везде и всюду бесконечное количество раз перемалываются одни и те же мысли, плохие, хорошие, низменные, достойные, красивые, безобразные – не важно. Важно то, что увлечённые ими люди, люди, их усвоившие, не в состоянии выбраться за их границы, а могут лишь, чуть прибавив там, чуть отняв сям, выдать за новые, что совсем не означает, будто они не остались теми же самыми. Потом рождается очередное поколение, для которого его жизнь и жизнь отцов – не одно и то же. Из идей последних оно усваивает только то, что касается лишь его самого и так далее. А то, что справедливо для всех, и есть истинное и объективное, остаётся только оно и ассоциируется с его немногочисленными проводниками, которые, как и все, надеялись на собственную истинность и объективность, но в своё время являлись лишь одними из многих. Расстояние объективирует, и не столько в искусстве, сколько в жизни вообще.

– Ты хотел сказать время.

– Какая разница? Даже с физической точки зрения, насколько я понимаю, разницы нет.

– Причём же тут общение, выход в общество?

– Ты спросил про легионы, я тебе сказал, где на них можно посмотреть. Подозреваю, ты до сих пор думаешь, что художественное училище – просто прихоть, но даже дед мне говорил о необходимости практики, чем, по сути, подтвердил мои личные сомнения. Самоограничение и дисциплина, если хочешь, абсолютно конкретный и наиболее действенный способ уйти от бесконечного вращения в современных представлениях об искусстве и встать на почву действительности.

Евгения млела от своего выбора мужчины, однако нашла, что сказать.

– Но каждый приём в живописи появился во вполне определённый исторический период и разрабатывался в основном людьми, ничем другим в искусстве не отличившимися. Ты помнишь того, кто впервые применил лессировку, и все стали его копировать, даже сам Леонардо? А ведь о нём можно узнать только из специальных учебников.

– Я отнюдь не принижаю ни своего первого образования, ни значения для искусства как такового личностей заурядных, я хочу лишь сказать, что ни того, ни других совершенно не достаточно, и твой пример хорошо подтверждает моё предположение. Должно было смениться несколько поколений художников (как звучит-то, а!), чтобы лессировка обрела надлежащее место в их работах. Джоконду написал именно Леонардо.

– Ребят, может вы на такие темы потом поспорите друг с другом, или хотя бы с теми, кому они понятны? – вмешалась Света.

– Зачем? Мне, например, очень интересно, – сказала Оксана. Весь стол посмотрел на Геннадия Аркадьевича, а тот вращал чашку с недопитым кофе и внимательно наблюдал за тем, как оно плещется о её стенки.

– Это, бесспорно, очень интересно, но, к сожалению, для простых смертных недолго.

– Сам настоял…