Расстояние

– Можно и обобщить. Единственный путь не совершать ошибок – оценивать собственные деяния со стороны. Но мне кажется, отец не вполне точно выразился. Объективная самокритика – не просто тонкость, это психология.

– Вообще-то я сказал ровно то, что хотел сказать. И что такое психология, если не набор тонкостей, с которыми сталкиваешься раз или два за всю жизнь, а размышляешь о них гораздо больше, следовательно, попусту теряешь время?

– По-моему, по-разному. Кое-кому такие мысли крайне необходимы, чтобы уяснить, прежде всего, самого себя, и пусть он совершит в жизни только несколько поступков по собственной воле, а в остальном лишь проедет по накатанной колее, но уже в силу этого они станут чем-то новым, никогда доселе невиданным, и не важно, пойдут ли во благо окружающим или во вред. Важно, что они будут проявлением его индивидуальности, ведь в конце концов, что такое искусство? Лишь ряд таких поступков, чей результат стал доступен всем.

– Блаженная молодость, ты смотришь на плюс, а я со своим опытом не могу не посмотреть и в противоположную сторону. – На столе появилось ещё дымящееся жаркое, от которого каждый отрезал по кусочку. – Ты сказал, не важно, во благо или во вред. А я думаю, что очень важно. Вред можно причинить не только ограниченной группе людей, как бы локализуя появившуюся в ней пагубную индивидуальность, но, как круги на воде, он способен разойтись во все стороны с непредсказуемыми последствиями. За примерами обращаться не стану, всем они известны, сегодня один такой уже вплывал.

– Если ты имеешь в виду детоубийцу, то ты в корне не прав. В данном случае имеет место как раз таки беспросветная обыденность.

– Положим. Но я настаиваю, что проявление индивидуальности не всегда необходимо или просто локально. – Говорили ли отец и сын искренне или просто старались выделиться каждый перед своей женщиной, неясно. Света, как всегда, осталась в стороне. – Оно есть лишь новое измерение, из которого происходит как вред, так и благо, однако в основе своей они едины, поэтому к нему всегда следует относится критически.

– Но не хочешь же ты всерьёз говорить о том, что самопознание надо пресекать на корню, потому что оно порождает неоднозначные явления?

– Конечно нет, ты сам к этому подвёл. Надо смотреть, следить и по возможности направлять в созидательное русло.

– У меня сразу же возникает возражение. Чем руководствоваться? И когда наступает тот момент, после которого человеку можно сказать: «Нет, этого ты не делай, а попробуй вот это»?

– Честно скажу, не знаю, но он наступает. Каждый случай надо рассматривать отдельно.

– Я опять тебе возражу уже с сугубо профессиональной точки зрения. Самые радикальные отходы от современных канонов в искусстве мы видели в эпоху раннего Возрождения. Интересно, что и по духу, и по букве они являлись именно преступлениями, которые ранее церковь назвала бы грехом, однако без них человечество продолжало бы пребывать в средневековом скотстве. Я не могу себе представить искусство начиная с 14 века и до наших дней без итальянского Возрождения, и любой искусствовед тебе скажет, что это нонсенс.

– Затронута слишком специфичная для меня тема, но будем считать, что ты прав. Не знаю… Видимо, суть заключалась в чём-то ином, не зря же эта эпоха называется «возрождением», а не «рождением». Возможно, её преступления являлись возвратом в ту самую накатанную колею, из которой прежде выскочили и пошли иным путём.

– Этими словами ты всё христианство, даже более, весь монотеизм ставишь вне закона, будто он является некой девиацией, а религиозные сюжеты произведений того времени приобретают интересный оттенок: церковь была слишком сильна, чтобы прямо ей противостоять, поэтому её уничтожали изнутри.

– Да? Видит бог, я этого не хотел, хотя забавно. Пока ты говорил, я вспомнил одно словечко – «гуманизм». Видишь, я не безнадёжен и кое-что знаю, отложилось в голове из школьной программы. Ежели считать нормой его, то тогда в приведённом тобой примере дела религии действительно скверны.

– Вовсе нет, гуманизм не всегда лежит в основе искусства, особенно когда на первый план выходит техническая сторона дела.

– Как это так! – заметно возмутилась Евгения. Женщины притихли, перестав следить за беседой отца и сына, лишь она нашла, что сказать. – Если в основе искусства лежит не он, тогда творение и преступление – действительно одно и то же.

– Мы с тобой недавно были на выставке. Вспомни, много ли гуманизма ты увидела в представленных работах?

– Немного и лишь в некоторых, только это ещё более подтверждает мысль Геннадия Аркадьевича. Необходимо направлять в нужную сторону, поскольку все остальные и вовсе не являлись произведениями искусства.

– Попробовала бы ты там такое сказать, – ухмыльнувшись, заметил Аркадий. – Я даже не стану описывать, какая бы поднялась вонь.

– Сам только что нивелировал авторитеты, а теперь меня ими пугаешь?