Расстояние

– Тут ты ошибаешься. Чуть менее двух лет тому назад, в конце лета, мы сошлись в разговоре по этому поводу, ты успел уехать обратно, а девочки ускакали на море, он остался один, задержали дела. Пришёл на выходные с бутылкой, как ты понимаешь, уже не водки, а мягкого швабского шнапса (не возражай, это не водка), мы с ним потолковали, как подобает отцу и сыну. За Свету он волнуется более всего, девчонка встала не на ту дорогу. Я тогда его спросил, почему он её не отговорил? Тогда Гена припомнил мои грехи, я и отстал. Говорит, нельзя давить, направлять натуру, она сама найдёт себе дорогу, с чем, собственно, нельзя не согласиться. Он мягкий человек, скажу я тебе. Переживает за Свету, а поделать ничего не может.

– А ты не подумал, что это просто слабость? Натуру, мол, нельзя зажимать, а сам пытается прикрыть своё бессилие, или безразличие, или и то, и другое.

– Первым же делом, будь я в твоём возрасте, я так бы и подумал, но сейчас мне этого не позволяет совесть.

– Причём здесь она?

– Этим и отличается молодость от зрелости, я бы даже сказал, это целая пропасть, пролегающая между ними. Ты меня сейчас не поймёшь, но хотя бы запомни, что не должен человек так обманывать, поскольку подобной ложью он перечёркивает всю свою жизнь. Представь себе, внучок, у тебя есть дорогой твоему сердцу человек, который, как тебе кажется, делает то, что ведёт к гибели. Ты не можешь ему помешать, иначе ты его потеряешь, он не потерпит твоих возражений, поскольку воспримет их как личное оскорбление, ведь эта деятельность для него очень важна, фактически, это и есть его жизнь. Но и погибель не назначена на определённый день и час, она относительна, растяжима и отдалённа, поэтому ты тешишь себя надеждой, что близкий человек рано или поздно одумается и свернёт с опасного пути. Мне кажется, именно в таком состоянии пребывает твой отец, а подумать иное просто стыдно, это же его дочь.

– Пусть гибель и отдалённа, но она всё равно неотвратима.

– Это как посмотреть. До неё можно и не дожить.

– Тогда он ко всему прочему занимается ещё и самообманом.

– А кто им не занимается? Вспоминается одна философская система, в которой, прежде чем начать познавать, предлагалось сначала познать орудие познания, то есть познать, не начиная познавать. Смешно, правда? А ты, желая посвятить свою жизнь живописи, сначала изучил теорию, которая ею и близко не является, то есть занимаешься живописью, не занимаясь оной.

– И что ж ты раньше молчал? – спросил Аркадий, спокойно отхлебнув из чашки и поставив её на стол.

– А кто нынче не без греха? Я тоже думал, всему своё время, рано или поздно опомнится, и не так страшно в его возрасте потерять пять лет, тем более не впустую.

– Раз не впустую, значит и не потерять.

– Извини, внучок, за такую тривиальность, но всё относительно. Для занятий твоей ненаглядной живописью эти годы именно потеряны.

– И как, по-твоему, мне следует идти к своей цели? Так неправильно, сяк неправильно, никак, выходит, не правильно.

– Ты не забывай, познавая орудие познания, ты уже познаёшь, а не раскладываешь по полочкам инструменты. Если бы ты приехал после окончания университета с тройками в дипломе…

– У них другая система.

– …но с кучей рисунков, набросков, любой мишуры, я бы тебя понял, а пока остаётся лишь надежда на будущее, не более.

– Так как же надо?

– Всё сразу, вместе, и не боясь замарать ручки, в твоём случае в буквальном смысле в красках, и не пренебрегая теоретической стороной дела. На сегодняшний же день о тебе нечего сказать, может, ты хороший художник, а, может, просто эстетствующий чудак.

Ненужные откровения

Вдруг своевременно раздался звонок. Дед пошёл спросить, кто пришёл, в ответ донеслось невнятное трескучее шипение вперемешку с женским голосом, Аркадий понял, что, скорее всего, это была Оксана. Какая ещё женщина могла навестить старика?

Через несколько секунд щёлкнул замок, из прихожей послышался шелест пакетов и шорох одежды, слова вполголоса, потом быстрые шаги, и в дверном проёме появилась жена Геннадия с немалой ношей в обеих руках, на которой красовались логотипы известной сети продуктовых магазинов. Аркадий даже не шелохнулся, чтобы встать и помочь, и вполне сознательно.

– Я почему-то так и думала, что встречу тебя здесь.

– Добрый вечер.

– Нашёл, чем утром позавтракать?

– Конечно.

Между тем дед вернулся и сел на прежнее место, а Оксана стала заполнять холодильник.

– Почему сидите на кухне?

– Так сподручней, – ответил он. – Тебе налить чаю?

– Если не жалко.

– Тьфу на тебя. Плохо тебя в детстве воспитывали. Палку не перегибай, скромница ты наша. – Он встал, старательно налил воды в чайник, аккуратно достал чашку, ложку и блюдце, терпеливо отрезал кусок торта и положил на него.

– Это я во время, – будто сама с собой продолжила Оксана. – Почти ничего не осталось.

– Ой, не надо. Уж кто-кто, а я тебя ценю, и ты это знаешь, так что не пытайся, пожалуйста…

– Спасибо вам, Аркадий Иванович, что вы меня цените. Жаль, не о каждом так можно сказать.