Игорь остановился как вкопанный. Вот тебе и раз! Такая миленькая девочка, губки бантиком, вздернутый носик, — ей с ухажерами на танцах целоваться, про любовь щебетать да зажиматься в темных уголках сада, — а туда же, во взрослую жизнь подалась.
Встряхнув головой, Игорь направился следом за Победой, которая, кажется, даже не заметила его остановки и продолжала декламировать, размахивая на ходу руками.
— Ну, как, здорово? — обернулась Беда к спутнику.
— По-моему, замечательно.
— Вы правда так думаете? Только не говорите: «Чтоб я сдох!», — опередила она его ответ, — скажите честно.
— Отличные стихи.
— Правда? — Лицо девушки озарилось счастливой улыбкой. — Лидке тоже понравилось. А вас не смущает, что там нарушение в рифме?
— Где?
— Ну, вот тут: «Поэтому, Лида и Василий…» Как бы надо, чтобы было: тара-тарата-та-тарата! — а у меня: тататата-тата-тататата… Как, по-вашему?
— Я в таратататах плохо разбираюсь, — впервые за долгое время сказал правду Игорь, — но конкретно в твоем стихотворении все звучит очень убедительно.
— Знаете что: давайте я вас правда с Васькой познакомлю, с Сомовым, который Лидкин жених, а? Его на заводе все-все уважают. Даже старшие, даже мастера и начальник цеха. Я в его честь тоже стихи хочу написать, но пока не очень получается, — доверительно сообщила она. — Он вам понравится! — Победа, кажется, была в восторге от своей новой идеи. — Точно! Как же я раньше не додумалась? Вот кто вам нужен — Васька Сомов. Настоящий передовой молодой токарь. Как раз для книжки!
Игорь хотел было отказаться, но вовремя сообразил, что общение с женихом Лиды Пермятенко тоже могло оказаться полезным для дела. Раз уж парень пользуется таким уважением на заводе, от него можно получить весьма ценную информацию.
Тяжело вздохнув, Игорь кивнул.
Обрадованная Победа, окончательно вошедшая в роль экскурсовода, ухватила его за руку и свернула в узкий зарешеченный проход.
Вокруг грохотало и дымилось. Для чутких перепонок столичного интеллигента, подумал Игорь, шум почти смертельный. Продвигаясь вдоль груд металла, кое-как складированных ящиков, едва успевая увернуться от грузчиков, зычными голосами вопивших: «Поберегись!», Игорь размышлял о том, как удачно его угораздило родиться в столице, в городском роддоме, а не где-нибудь в подобном городке.
Правильно сказал великий пролетарский писатель Максим Горький, мудро сказал: «Рожденный летать — ползать не может». Прямо как будто про него, Игоря Захаренко, сказано.
Все, что его теперь окружало — и эти скрежещущие станки, и грязные потные трудяги, и холодные даже в такую теплынь заводские корпуса, увитые-перевитые ржавыми трубами с клочьями стекловаты, и сам завод, изнутри похожий на разбомбленный концентрационный лагерь с курсирующими по рельсам, гудящими электровозами, и этот заштатный городишко с заплеванным перроном и покосившимся зданием вокзала, и даже дурацкий праздник труда, — все это навело бы на Игоря неизлечимую, беспробудную тоску, если бы он твердо не знал, что в один прекрасный день командировка закончится, и он, теперь уже не таясь, сможет занять уютное мягкое купе, и поезд тронется по направлению к столице, и все, что происходит с ним здесь и теперь, и всех, с кем он сталкивается в эту минуту, можно будет забыть, как страшный, но, к счастью, закончившийся сон.
Он получит денежную премию, а может, и повышение по службе, и все будет хорошо.
— Васька, он у нас самый сильный, — щебетала тем временем Победа, — у него мускулы знаете какие? Во! Он на городском празднике первый приз получил — живого барана. Мы потом его зарезали и шашлык сделали, я прям объелась — так вкусно было!
— Кого зарезали?
— Барана, конечно, не Ваську же Сомова! У него отец в тюрьме сидел, — горячим шепотом сообщила девушка, — даже расстрелять хотели, но потом пожалели.
— За что?
— Не знаю. Говорят, против самого товарища Сталина что-то сказал. Ну, сейчас, правда, он совсем спился… все время у пивной торчит. Васька его домой на себе относит. А дядя Боря знаете какой тяжелый! Ух! Ой, — радостно воскликнула она, — а вон и сам Васька Сомов, видите?
«Флирт отменяется окончательно и бесповоротно», — подумал Игорь.
За станком высился плечистый малый, ростом под метр девяносто, с руками-лопатами и крепкой бычьей шеей, упакованный в грязную рабочую спецовку.
«Мокрого места не оставит…»
— Вася! — заверещала Победа, подлетая к гиганту и теребя его за штанину. — Вась, ну отвлекись на минуту, я с кем тебя познакомлю!
— Ну? — Сомов отключил станок и только после этого обернулся, отирая со лба серый пот.