Расстрел на площади

Полковник Бугаев, из которого обыкновенно клещами лишнего слова не вытянешь, однажды рассказал Игорю странную историю, произошедшую неизвестно где и неизвестно с кем; внимательно слушая собеседника, Игорь старался не показать виду, что мучительно вспоминает обстоятельства этого дела, в свое время прогремевшего на всю страну. На уроках новейшей истории его называли одной из самых крупных империалистических диверсий в отечественной промышленности. В газетах оно получило титул «преступления века», спровоцированного «происками грязных убийц-капиталистов». В ходе громкого расследования за тюремной решеткой оказался не один десяток человек. Многие из обвиняемых позднее были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны. В качестве государственного обвинителя на судебном процессе выступал сам Вышинский.

— Давно это было, — как бы невзначай обронил Бугаев, — самому уже кажется, будто неправда…

У Игоря хватило ума никак не обнаружить перед собеседником, что он понял, о каких именно событиях идет речь.

Бугаев в то время только начинал службу чекистом, и ему поручили весьма простое задание.

«Вы будете проходить мимо ворот завода, — в это время там кое-что должно произойти. Ваша задача: запомнить, кто в это время находился на месте происшествия. Вы должны подойти к воротам в шестнадцать тридцать две, и ни секундой раньше. Задача ясна?»

Никаких подробностей Бугаеву, естественно, не сообщили.

Наутро он встал пораньше и отправился на привычную пробежку. Кого-то из знакомых встретил по дороге, разговорился — и опоздал к радионовостям. Он не успел проверить часы.

Ровно в шестнадцать тридцать он стоял на углу перекрестка у афишной тумбы, делая вид, что донельзя заинтересован сообщениями о концерте джаз-банда Утесова, и отсчитывая про себя секунды, чтобы в назначенное время направиться к воротам завода.

— Бог пожалел, — рассказывал Бугаев Игорю, прихлебывая теплый чай из своего любимого стакана с подстаканником, — у меня шнурок развязался. И мне пришлось потерять несколько секунд на то, чтобы завязать его. Это и спасло жизнь.

Оказалось, что в тот день часы Бугаева спешили. Спешили ровнехонько на одну минуту. И, таким образом, не случись неприятностей со шнурком, он подошел бы к воротам завеса в шестнадцать тридцать одну. Как раз в то мгновение, когда рвануло. На глазах Бугаева огромная стена заводского корпуса медленно отделилась от здания и плашмя легла на мостовую, подняв в воздух клубы едкой известковой пыли. Кирпичный осколок долбанул будущего полковника безопасности по темечку, оставив шрам на всю жизнь. Он по сей день красовался извилистым бугорком на всегда влажной и гладкой бугаевской лысине.

— Ну, я в ту минуту, можно сказать, второй раз на свет народился, — говорил Бугаев. — С того времени часы проверяю каждые полдня. И тебе советую. Мотай на ус!

История, конечно, была невероятная, но Игорь уже привык, что невероятное в его деле случается сплошь и рядом. Главного, правда, из рассказа Бугаева он так и не понял: органы безопасности знали о диверсии, но по каким-либо причинам не смогли или не захотели ее предотвратить — или же… сами были ее организаторами?

Нет, последнее, конечно, было не только невероятным, но и просто невозможным.

Не-воз-мож-ным. И точка!

Игорь успел прошвырнуться по перрону, пофлиртовать с молоденькой торговкой, пытавшейся всучить ему кулечек мелкой, похожей на бузину клубники, просмотреть усеянные грамматическими ошибками объявления на телеграфном столбе про продающихся коз и прочую дребедень и лишь затем неспешным шагом направился к зданию вокзала.

В зале ожидания яблоку негде было упасть. Три проходящих поезда безбожно опаздывали, срывая все графики и расписания, и пассажиры маялись на чемоданах и тюках, обреченно прислушиваясь к объявлениям репродуктора. Этот черный ящик под потолком был сейчас для них чем-то вроде божественного оракула, от прихоти которого зависело, сколько еще томиться в этом зданий, в этом городе, в этой жизни. По полу, лавируя между ног взрослых, трое мальчуганов катали игрушечные танки. В углу рыдала седенькая старушка, громко повествуя окружающим про свою несчастную судьбину, но ее никто не слушал.

Протиснувшись между тюков, Игорь вышел к гудящей очереди у справочного окна.

— Вы не поняли, что было сказано?! — вопила из окна вздыбленная, раскрасневшаяся тетка в железнодорожной форме. — Поезд опаздывает на четыре часа. Я же вам русским языком объяснила! Сорок седьмой раз повторяю! Сил моих нет. Живьем в могилу загонят своими вопросами!

— Та сколько ж можно ждать, никаких силов ужо нет! — оправдывался махонький мужичок, отирая пот со лба грязным платком и пятясь.

— А мне какое дело? Я вам чо, министр путей сообщения? К нему и обращайтесь!

Игорь огляделся. Посыльными из центра обычно оказывались самые незаметные, просто-таки сливающиеся со стеной люди, мимо которых пройдешь — не увидишь. Когда-то Захаренко доставляло удовольствие угадывать, кто же явился к нему с сообщениями. Как правило, Игорь ошибался.

Но — не на этот раз.

От удивления он едва не выдал себя.