Расстрел на площади

— Вот же написано перед вами, разве не видите? Склонив голову, старуха изучала ценник, прилепленный к стоявшей на прилавке бутылке с молоком.

— Неужто не напутала? — произнесла в конце концов она. — Почему ж так много, внученька?

— По распоряжению начальства. А мое дело маленькое. Я цены на товар не назначаю.

— У меня ж пенсии не хватит! — Губы старушки мелко задрожали.

За спиной старухи вилась очередь, однако никто не торопил и не прикрикивал, что старуха отнимает драгоценное время.

Казалось, у всех сегодня были одинаковые лица — донельзя удивленные и растерянные. Мужчина в очках, стоявший метрах в четырех от прилавка, негромко зачитывал передовицу центральной газеты, объясняющую насущную необходимость резкого повышения цен на продовольствие, и голос у него был почти плаксивым.

Вокруг сгрудились женщины, слушали и, качая головой, задумчиво пожевывали концы легоньких косынок. Все находились в состоянии пока еще не до конца осознанного шока.

Внезапно очередь, будто по команде, обернулась к окну, а бубнящая жалобы старуха даже перестала пересчитывать мелочь в кошельке.

Тяжелый, мрачный гул раздался за окном. Гул нарастал, и казалось, словно грозная лавина, откуда ни возьмись, приближается к хлипкому зданию магазинчика. Зазвучали резкие, по-птичьему гортанные голоса, и сплошная тень упала на оконное стекло.

По улице шли люди. Десятки, а потом и сотни людей. Толпа.

Над головами реяли красные знамена.

— Батюшки святы! — пробормотала старуха и выронила из слабых рук кошелек. Мелочь со звоном поскакала по каменным плитам пола, но никто даже не вздрогнул.

«Вставай, проклятьем заклейменный!» — несся над городом нестройный, но могучий хор.

Игорь шел в толпе и сам недоумевал, как быстро и без больших усилий с его стороны стронулась с места эта махина. Казалось бы, не столь давно в душном, загаженном мухами помещении привокзальной забегаловки он выслушивал инструкции полковника Бугаева о том, каким образом, использовав настроения рабочих, организовать массовые противоправительственные выступления, выслушивал, как фантастический бред, нелепую сказку, которая никогда не станет былью. Игорь по опыту знал, что инертную массу рабочих, хранящих в памяти темные страницы сталинских репрессий и не выкорчевавших из себя глубокий, проникший в самые дальние закоулки сознания страх перед верховной и всесильной властью, подвигнуть на какие-либо действия, ставящие под сомнение праведность и могущество этой власти, — невозможно, немыслимо.

Полковник Бугаев упоминал о готовящемся повышении цен на насущно необходимые продукты питания и рекомендовал с максимальной выгодой использовать момент, однако и этот его совет тоже весьма отдавал прожектерством.

Игорь прямо сказал ему об этом.

— Плохо ты знаешь свой народ, Игорек, — добродушно возразил тогда Бугаев, потягивая разбавленное пивко и кося заинтересованным взглядом на тучную буфетчицу (после того, как полковник окончательно сломил сопротивление подчиненного, он пришел в благодушное настроение и словно впервые подумал о том, что буфетчица — хоть и не первой свежести, но тоже бабенка, и к тому же ядреная, и негоже пропускать мимо такую юбку, коль сама на рожон прет). Полковник разглядывал буфетчицу лениво и оценивающе, и, казалось, тема разговора больше не интересует его. — А свой народ надо знать! — назидательно процедил Бугаев. — Вздорожавшее молоко — это чепуха, они тут не молоко, они кой-чего покрепче употребляют в изрядных количествах. Русская держава не на молоке, она на водке держится. Но для толпы ведь важен принцип! Из-за принципа они хоть голову в петлю сунут. Главное — вовремя подбросить нужную идею. Ты ведь не против Советской власти их поведешь. Наоборот! Объясни, что надо обратить на себя внимание Москвы, а в Москве, мол, сидит добрый дядя, который про страдания народа не знает, и нужно докричаться до него. Дядя услышит, и все будет хорошо. Он покажет всем местным начальничкам, где раки зимуют, такого задаст жару, будь здоров! Вот о чем толковать надо. И за тобой пойдут, попомни мои слова.

— А если не пойдут? — с надеждой возразил уже поверженный Игорь.

— Пойдут. Чтобы наверняка пошли, мы тебе еще подмогу организуем.

— В смысле?

— Спустим сверху новые разнарядки на продукцию. Чтоб жизнь медом не казалась. Скажем, еще сегодня слесарь за работу получает рубль в час, а завтра за ту же работу десять копеек. Цены подскочат, нормы выработки увеличатся, а зарплата упадет — и все одновременно. Если их и это ни на что не подвигнет… ну, тогда я не знаю, что делать. Терпелив русский народ… дурной народ! Впрочем, надеюсь, что уж теперь-то терпение иссякнет.

События показали, что полковник в своих расчетах оказался прав. У народного терпения действительно был предел.

Ранним утром Игоря разбудил громкий, захлебывающийся стук в дверь. Игорь слышал, как шлепают по дощатому полу голые пятки Победы.

— Кто там? — поинтересовалась девушка придушенным со сна голосом.

— Открывай, Бедка, свои! — раздался зычный бас Васьки Сомова.