Рассуждения о «конце революции»

Похоже, что в нынешних условиях главной заботой левых, во всяком случае, значительной их части, стала не «подготовка революции», а разрывание каких-либо – политических или хотя бы чисто теоретических – связей между революцией и тем, чем они считают достойным заниматься, тем, что они обычно называют «сопротивлением»[45]. Даже те из левых, кто решается оппонировать «тезису о конце революции» и кто продолжает считать революцию возможной (и даже желательной) в современном мире, тут же уточняют, что речь не идет о революции как о восстании и захвате власти. Возможная революция – это нечто из (несколько радикализированного) репертуара новых социальных движений, это о «выражении автономии сетей производительных сингулярностей», это об «исходе» (exodus) от власти, а не об овладении властью, трансформации и перераспределении ее[46]. Если понимать политику, скажем, в духе Макса Вебера как некую деятельность, определяемую отношением к власти, обусловленную наличием неразрешимых на основе «рационального консенсуса» конфликтов и разворачивающуюся в публичном пространстве, то такая трактовка революции предстанет фундаментально аполитичной[47].

Что же объясняет тот факт, что современные левые, как правило, более изобретательны, энергичны и решительны, чем правые, в отвержении революции? Франсуа Фюре предположил, что в той культурно-политической атмосфере, которая стала устанавливаться в западных странах с конца 70‐х годов прошлого века, левым пришлось отказаться от значительной части своего наследия или ревизовать его, и такой частью оказались как раз идеология, миропонимание и надежды в отношении будущего[48]. Правым же ничего существенного менять было не нужно[49]. Думается, что это – далеко не полное объяснение. За его рамками остается удивительный парадокс. «Конец революции» провозглашается тогда, когда революция, казалось бы, проникла буквально во все уголки нашей жизни: революционные кроссовки «Найк» и революционные платформы для видеоигр, «революция визуального маркетинга» и «революционные методы менеджмента», «новая энергетическая революция» и «революционное преобразование человеческой реальности новой инфосферой» – это лишь толика революций, о которых нас оповещают поток рекламы и анонсы публикуемых книг и номеров журналов.

Интеллектуальный сноб может презрительно отвернуться от всех этих революций как от фарса рекламы и пиара. Однако стоит задуматься над тем, почему революция, дискредитированная и «приконченная» когортами философов, социологов, историков и политологов, оказалась столь привлекательной для гуру рекламы и пиара, единственная забота которых – овладеть вниманием и вызвать симпатии масс? Почему для этих последних, хотя бы на уровне потребительских предпочтений, революция является настолько позитивной ценностью, что ее можно эксплуатировать для продвижения на рынках товаров, административных решений и технологических проектов? Нельзя ли из этого наблюдения сделать вывод о том, что революция отнюдь не «умерла», а, пройдя некоторые метаморфозы, которые кому-то могут показаться порочными, оказалась интегрирована в механизм новейшего капитализма и даже стала его неотъемлемой частью?