Рассвет

А потом появилась мисс Терри, от всей души радовавшаяся встрече с ним и совершенно не имевшая представления о свирепых течениях, проносившихся и сейчас под гладкой поверхностью их маленького светского моря. Мисс Терри вообще от природы не была слишком проницательна.

— Боже мой, мистер Хейгем, кто бы мог подумать, что мы снова увидимся — и так скоро? Вы храбрец, раз так часто пересекаете этот ужасный залив (ее мысли постоянно возвращались к Бискайскому заливу), но я не могу сказать, что вы хорошо выглядите, у вас такие черные тени под глазами и, могу поклясться, седые волосы!

— О, уверяю вас, мисс Терри, даже вашей любимой бухты хватило бы, чтобы поседел кто угодно.

Весело переговариваясь, они отправились к столу, где их уже ждал легкий обед, Милдред слегка склонилась к Артуру и смотрела в его печальное лицо полными счастья глазами. После всего, что ему пришлось пережить, Артуру показалось, что он попал в тихую гавань отдыха.

— Послушайте, — сказала Милдред, когда они встали из-за стола, — с тех пор как вы покинули нас, произошло настоящее чудо. Смотрите же, вы, скептик!

Она подвела его к окну и, приподняв стеклянный колпак, защищавший цветочный горшок, показала ему зеленый росток, выглядывавший из земли.

— Что это такое?

— Да ведь это тот самый гиацинт из саркофага, о котором вы говорили, что мы никогда не дождемся от него цветов. А он расцвел — во всяком случае, пророс и скоро расцветет, кто бы мог такое представить!

— Это предзнаменование, — сказал Артур с легким смешком, и впервые за этот вечер их глаза встретились.

— Пойдемте в сад, вы сможете покурить на музейной веранде; там так приятно в эти жаркие ночи.

— Опасное это место — ваш сад…

Милдред тихо рассмеялась.

— Вы уже доказали, что способны превозмочь опасность.

Потом они вместе вышли в сад. Вечер был тихий и очень душный. Ни единое дуновение ветерка не нарушало тишины ночи. Магнолия, лунный цветок ипомея, тысячи других цветов изливали свой аромат, и он, казалось, густел и опускался на траву, расходился кругами, словно духи, вылитые в воду. Туманная дымка понемногу затягивала море, и небольшие волны с печальным плеском бились о скалы внизу.

— Расскажи мне все, Артур.

Милдред устроилась в длинном низком кресле, и когда она откинулась назад, звездный свет расплескался серебром на ее руках и груди.

— Рассказывать особо нечего. Это обычная история — по крайней мере, я теперь так думаю. Она бросила меня, и за день до того, как я должен был жениться на ней, вышла замуж за другого.

— И?

— И я видел ее на следующее утро после свадьбы. Я не помню, что я наговорил ей, но мне кажется, именно то, что и было у меня на уме. Она упала в обморок, и я оставил ее.

— Ах, возможно, ты был слишком резок…

— Резок? Теперь, после того, как у меня было время подумать обо всем, я хотел бы иметь воображение в десять раз сильнее и сразу десять языков, чтобы говорить! Ты… Вы понимаете, что сделала эта женщина? Она продала себя скотине — о, Милдред, такой скотине! — она бросила меня ради человека, который даже не джентльмен!

— Возможно, ее заставили…

— Принуждение — вздор; мы не в Средневековье живем. Порядочная женщина должна была бы утопиться, прежде чем решиться на такое святотатство, как выйти замуж за ненавистного ей человека. Но она, «моя любовь, моя голубка, моя непорочная дева» — та, которую я считал белее первого снега — она смогла сделать это, и сделать сознательно. Я предпочел бы видеть ее мертвой… и себя мертвым вместе с ней.