Рассвет

Артур вытащил букет, развернул мох и вату, в которые было завернуто это произведение искусства, и задумался, что же теперь с ним делать. Он не мог оставить такую вещь в гостинице, но и не стал бы ее забирать. Внезапно его осенила идея, и он как можно тщательнее снова уложил букет в футляр из мха и ваты, а затем огляделся в поисках листа папиросной бумаги, который покрывал цветы сверху. Бумага упала на пол, пришлось искать ей замену, и тут взгляд Артура упал на длинный конверт, лежавший на туалетном столике. Молодой человек усмехнулся. В конверте лежало свидетельство о браке, и он подумал, что из него получится отличная замена папиросной бумаге, поскольку оно столь же бесполезно. Он вытащил свидетельство, расправил его и, положив поверх цветов, закрыл коробку. Затем он аккуратно надписал коробку, адресуя ее «Миссис Джордж Каресфут, Эбби-Хаус» и, позвонив в колокольчик, приказал коридорному найти посыльного, чтобы доставить коробку по адресу.

Покончив со всем этим, он сел и задумался, что же с ним сотворили, раз он получает удовольствие от столь жестокого поступка, достойного, разве что, ревнивой женщины.

Может быть, из всех горьких чаш, которые суждено нам испить в этом печальном мире, нет более горькой, чем та, из которой Артуру выпало пить теперь. Начнем с того, что удар этот был получен им в юности — в том возрасте, когда мы любим, ненавидим, или совершаем любые поступки с таким пылом и безоглядной самоотверженностью, которые никогда более не будут нам свойственны во всю последующую жизнь.

Именно в юности сердце пускает свои самые нежные и вместе с тем самые крепкие побеги, и если их раздавить, то все растение страдает, а иногда и истекает кровью. Артур сосредоточил всю свою жизнь на этой женщине, до некоторой степени сам не осознавая этого, пока не потерял ее — и нисколько не преувеличивал, говоря Анжеле, что она убила его сердце и иссушила все лучшее в нем. Она сделала больше, она нанесла ему самую жестокую рану, какую только может нанести женщина мужчине. Она поколебала его веру в женский пол вообще.

Сидя в одиночестве, он чувствовал, что теперь, потеряв Анжелу, он никогда не сможет стать тем человеком, каким был бы с ней рядом. Ее жестокое предательство разбило вдребезги цветные витражи, сквозь которые юноша обычно смотрит на мир, и теперь Артур видел мир таким, каков он есть: мрачным, суровым, полным грубой реальности. Он еще не знал, что время всегда смягчает самые острые грани и милосердно набрасывает пелену на безжалостную наготу жизни. Артур, в общем-то, был человек великодушный и не тщеславный, и если бы он думал, что Анжела разлюбила его и полюбила другого, пусть даже этого человека, он нашел бы в себе силы простить ее и даже посочувствовать ей; но сейчас он не мог и помыслить об этом. Что-то подсказывало ему, что это не так. Она вступила в постыдный брак без любви и, чтобы достичь целей, совершенно чуждых всякой любви, воздвигла между собой и Артуром барьер, который не имел права на существование, но, однако, ничем и никогда не мог быть устранен в этом мире.

Несчастья сыплются на нас со всех сторон, но до тех пор, пока они приходят с небес, мы еще можем переносить их, ибо они неподвластны нашей собственной воле и должны быть приняты безропотно, как принимаем мы бурю или молнию. Однако беды, происходящие от нашей собственной глупости и слабости — или от тех, с кем наша жизнь тесно переплетена, действительно сокрушают нас. Теперь Артур достаточно знал мир, чтобы понимать: нет глупости, равной глупости той женщины, которая по собственной воле, по-настоящему любя единственного мужчину, за которого она могла бы выйти замуж, если б только захотела, сознательно отдается другому. Это не только глупость, это преступление, и, как большинство преступлений в этой жизни — непоправимая ошибка.

Задолго до того, как Артур вернулся в Лондон, первое нездоровое возбуждение, которое всегда следует за большим несчастьем и которое, быть может, сравнимо лишь с тем возбуждением, которое на некоторое время приглушает позорное чувство поражения для военного человека, испарилось; он начал осознавать сокрушительный ужас обрушившегося на него удара и боялся, как бы он не свел его с ума. Артур оглядел свой ограниченный горизонт в поисках соломинки утешения, за которую можно было бы ухватиться… и не нашел ничего, кроме ужасных мыслей и тошнотворных видений.

И вдруг, как раз в тот момент, когда он погружался в пучину отчаяния, в хаотической тьме вспыхнуло воспоминание о Милдред Карр. Воистину, она говорила пророческие слова. Его идол был полностью повержен и раздавлен в пыль рукой, более сильной, чем его собственная. Он отправится к Милдред, доверит ей свое страдание; возможно, она найдет способ утешить его.