Рассвет

На следующее утро Артур обналичил чек и отправился в путь. Он не имел ни малейшего представления о том, зачем возвращается на Мадейру и что собирается там делать, но на этой мучительной стадии его существования ни одну из его мыслей и нельзя было назвать ясной. Сам того не сознавая, он искал сочувствия, женского, разумеется, ибо в беде представители обоих полов инстинктивно тянутся друг к другу за утешением. Может быть, они не совсем доверяют своим, а может быть, боятся, что над ними будут смеяться.

Артур был не из тех натур, которые могут запереть свои горести глубоко в душе и позволить им лежать там, пока со временем они не высохнут. За исключением представителей высшего сословия, подобные суровые и гордые создания отнюдь не являются обычным явлением, как это утверждает современная литература. Человек, независимо от того, является ли он пэром или плотником, на самом деле, общителен как умственно, так и физически, и не склонен к одиночеству ни в своих радостях, ни в своих печалях.

Несомненно также, что гомеопатическая система основывается на заметных природных фактах; есть даже философия, порожденная наблюдением за человеческой природой, и положения ее лучше всего выражены в несколько вульгарной пословице, которая рекомендует использовать для лечения «шерсть собаки, которая вас укусила». В противном случае девять мужчин из каждых десяти, с которыми плохо обошлись — или они полагали, что с ними плохо обошлись — их женщины, не бросались бы сломя голову искать утешения в новых объятиях, что также в девяти случаях из десяти приводит к еще большему расстройству.

Артур, хотя и не осознавал этого, был прекрасным примером естественного закона, который еще не был должным образом объяснен. Впрочем, даже если бы он знал это — это знание вряд ли сделало бы его счастливее, ибо нас раздражает мысль о том, что мы — рабы естественных законов, что наши действия — результат не нашей собственной воли, а некой силы, действующей бесшумно, как Гольфстрим. Такое знание заставляет человека увидеть степень своей слабости и таким образом поражает его самое уязвимое место — тщеславие.

Однако пока мы вместе размышляли о подобных материях, мой дорогой читатель, Артур Хейгем плыл на Мадейру, так что и мы вполне можем поскорее перенестись в Фуншал.

Вскоре после того, как пароход бросил якорь, Артура встретил его хороший знакомый, управляющий отелем «Майлз».

— Рад вас видеть, сэр, хотя не могу сказать, что вы хорошо выглядите. Честно говоря, я и не ожидал постояльцев в это время года. Летом дела идут очень вяло.

— Да, я полагаю, что Мадейра теперь довольно малолюдна.

— Да здесь вообще никого нет, сэр.

— Что? Значит, миссис Карр уехала? — спросил Артур с некоторой тревогой.

— Нет, она все еще здесь. В этом году она никуда не уезжала. Но она в последнее время вела себя очень тихо — никаких вечеринок или чего-то в этом духе. Даже прошел слух, что она потеряла свои деньги.

К этому времени лодка взметнулась на гребне последней волны — и тут же дюжина крепких рук подхватила ее и ловко поволокла по прибрежной гальке. Был вечер, или, вернее, близился вечер, и из-под магнолий возле собора доносились звуки оркестра, призывавшего жителей Фуншала собраться на площади, поболтать и пофлиртовать.

— Пожалуй, — сказал Артур, — я попрошу вас отнести мои вещи в гостиницу. Я приду попозже. Если возможно, я хотел бы занять свой прежний номер.

— Очень хорошо, мистер Хейгем. Теперь мой отель будет почти полностью в вашем распоряжении.

Убедившись, что багаж его забрали, Артур повернулся и, не обращая внимания на назойливых попрошаек, проводников и продавцов попугаев, которые еще не признали в нем старожила, направился в Квинта Карр.

Как хорошо он знал эти улицы и дома; даже иссохшие лица женщин, сидевших у дверей хижин, были ему знакомы — и все же Артуру казалось, что он ужасно постарел с тех пор, как в последний раз видел их. Десять минут быстрым шагом — и вот он уже стоял у ворот виллы, медлил, вспоминая, как несколько месяцев назад покидал это место, сочувствуя чужому горю — а теперь вернулся, совершенно раздавленный горем собственным.

Он прошел через прекрасный сад к дому. Дверь в прихожую была открыта. Он не стал дожидаться звонка, а, повинуясь какому-то импульсу, тихо вошел. После яркого солнца, которое в это время года слепило глаза даже на закате, тщательно затененный зал казался совсем темным. Однако постепенно его глаза привыкли к полумраку и начали различать знакомые очертания мебели. Затем взгляд Артура переместился к дверям гостиной — и тут его ждало прекрасное зрелище. Ибо там, словно прекрасная картина, рамой которой служил дверной проем, с протянутыми в знак приветствия руками и нежной улыбкой на губах стояла Милдред.

— Я ждала тебя, — мягко сказала она. — Я так и думала, что ты придешь.

— Милдред… мой идол повержен, и, как ты и велела, я вернулся к тебе.

— Дорогой мой, — ответила она, — здесь тебе всегда рады.