Рассвет

— Как одиноко это место, и как здесь тихо… и все же вполне возможно, что вокруг меня миллионы людей, наблюдающих за тем, что я делаю. Почему они приходят мне на ум сейчас — тот добрый человек… и ребенок, которого я родила ему? Увижу ли я их сейчас? Раздавят ли они меня своими упреками? Ах! Неужели мои нервы не выдержали?.. Это плод моей возбужденной фантазии — или бледное лицо той девушки, в чьих глазах горит предупреждение, и в самом деле сейчас плывет между мной и стеной? Что ж, я выпью за нее, потому что ее разум мог бы превзойти даже мой. По крайней мере, она была мне ровней, а я свела ее с ума! Да дайте же мне выпить эту дрянь!

Поднеся бокал к губам, она отпила немного и поставила его на стол. Эффект был почти волшебный. Глаза ее засверкали, на щеках расцвел свежий румянец, облик леди Беллами, казалось, обретал новое величие. Сильный наркотик на мгновение сжег завесу между видимым и невидимым — но все же оставил ее живой.

— Ах, — воскликнула она в тишине комнаты, — как он бежит по моим венам; я слышу, как двигаются звезды, я вижу странные миры… моя душа несется через бесконечные пространства… белый свет бессмертия бьет мне в глаза и ослепляет меня… Приди, жизнь бесконечная, я победила смерть!

Схватив бокал, она залпом выпила оставшееся вино и швырнула стакан на пол. Потом она тяжело упала лицом вниз, один раз с трудом смогла приподняться и встать на колени… потом снова упала — и затихла.

Глава LXI

Бросив Джорджа Каресфута в заросли ежевики, Артур неторопливо направился обратно в гостиницу, куда прибыл, совершенно спокойный, около половины восьмого. Старый Сэм, конюх, чистил во дворе капкан. Артур подошел к нему и спросил, когда в Лондон отправляется следующий поезд.

— А в девять часов, сэр, прямо из Роксема — говорят, он страсть какой быстрый. Вы прямо сегодня уезжаете, сэр?

— Да, пусть двуколка будет готова вовремя, чтобы успеть к поезду.

— Очень хорошо, сэр. Видать, вы на пожаре были? — продолжил расспросы Сэм, заметив, что одежда Артура порвана. — Эх, прекрасный был дом, прям сиял — до того красивый.

— Нет, я ничего не знаю — что за пожар?

— Боже мой, сэр, да разве вы не видали его ночью? Конечно, Айлворт-Холл! Он сгорел дотла, и все, что в нем было, тоже сгорело.

— О! Как же получилось, что он сгорел?

— Не могу точно сказать, сэр, но я слыхал, что леди Беллами обедала там вчера вечером вместе со сквайром; сквайр куда-то ушел, миледи поехала домой, а лакей пошел тушить лампу и видит — в гостиной прям ревущая печь огненная, это преподобный так выразился, когда нам рассказывал. Только я в толк не возьму никак — с чего это могло получиться, ведь сквайр-то, как говорили, при смерти совсем был, с чего б ему из дома уходить? Понимаете, сэр, люди в этих краях обычно не врут, по крайней мере, так оно обстояло, когда я еще мальчонкой был. И вот я вам скажу — сквайр помирал не больше, чем вы или я! Ну, да что говорить — все сгорело! Только и спасли — как говорят — что голую каменную девицу с закованными руками, статную такую. Джимми Блейкс, наш констебль, будучи в подпитии, вынес ее на руках, потому как думал, что она настоящая девица, живая, и все пытался ее водой холодной отлить.

В этот момент рассказ Сэма был прерван появлением крестьянской повозки.

— Как поживаешь, Сэм?

— Неплохо, благодарствуйте, — для семидесяти-то двух годков!

— Не у вас тут остановился джентльмен по фамилии Хейгем?

— Это я! — сказал Артур. — Я вам нужен?

— Нет, сэр, это начальник станции в Роксеме попросил меня доставить посылку, поскольку на ней написано «срочно», — и он протянул Артуру коробку.

Артур поблагодарил его и, взяв посылку, поднялся в свою комнату, оставив старого Сэма в полном восторге от того обстоятельства, что он обрел нового слушателя своей истории о пожаре.

Письмо было от флориста, в посылке находился составленный им свадебный букет — тот самый, который Артур собирался подарить Анжеле в день их свадьбы. Этот букет стоил Артуру долгих размышлений, не говоря уже о пяти золотых гинеях, и теперь, глядя на коробку, он испытывал некоторое любопытство, хотя и смешанное с тем чувством, которое посещает нас, когда мы читаем письмо, написанное любимой рукой, успевшей остыть прежде, чем до нас дошел ее последний привет.

Он открыл коробку. Букет был прелестен и сделал бы честь даже Ковент-Гардену, а гирлянды из стефанотиса и цветов апельсина, между которыми тут и там выбивались стебельки ландышей, наполняли благоуханием всю комнату.