Рассвет 2.0

— Причем этот другой — тоже наш товарищ по ШК, — заметил я, — наш друг. Мы втроем дружили — я, Марсела и Костя. Но я в общем совершенно не в обиде. Наоборот, странно, что сначала она все-таки выбрала меня. Костя всегда был ярче, интереснее. Член совета ШК, его всегда везде выбирали. Лидер. Он умел влиять на людей. У него многое получалось лучше — он и в спорте молодец, многоборьем занимался, даже добился серьезных результатов на региональных соревнованиях. Одна учительница у нас говорила про него — гармонично развитая личность. И в качестве Службы выбрал науку, он эколог, и там тоже достиг успехов.

— Кажется, у тебя комплекс неполноценности, — заметил Вэнь.

— Да брось ты. Это совершенно объективно. Я не говорю, что я хуже. Но ведь в любви дело такое — любовь до сих пор явление более-менее биологическое, невольно все тянутся к самым сильным, ярким, доминантным. А Костя — он такой. Я сам всегда был под его влиянием. Ведь вы меня знаете, я скорее из тех, кто следует за кем-то…

— Ну уж к тебе-то многие тянутся! — возразила Сай, — вот даже Амала… а ведь какая девушка! И наверняка, она не первая.

— Да я о себе ничего плохого и не говорю. Я просто говорю, что Костя — он объективно лучше меня во многих отношениях. И я не удивляюсь, что Марселита…

— Вы действительно странные. Все трое, — вынес суждение Вэнь, — ну кто во взрослом возрасте вспоминает какие-то школьные любовные дела, школьное соперничество?

— Наверное, те, — негромко заметила Сай, — у кого все это вызвало очень серьезные внутренние изменения. Может быть, травму. Остался какой-то сильный гештальт, который надо закрыть. Стани, я не помню, кажется, ты не рассказывал — а где вообще была ваша школа?

— В Кузине. Это такой город на Уральской Дуге, в ее центре, хотя скорее в сторону Челябинска. Прямо у гор. У меня там мать выросла тоже, и когда меня родила, то переехала из Ленинграда, решила пожить в этом месте, тем более, что у нас там красиво, и вообще. Но никаких травм там у нас не было, все хорошо… Вот гештальт… — я умолк.

Может быть, действительно, происходило между нами тремя что-то такое, что невозможно забыть до сих пор?

— В Америке, говорят, сейчас модны семьи по три-четыре человека. По крайней мере, когда детей планируют, то подписываются сразу несколько человек. Вроде общины получается. Это у нас в Евразии все еще парные семьи в основном, — заметил Вэнь.

— Меня мать вообще одна растила. Ну и представить, что мы бы сформировали семью втроем… я как-то не могу. Нет. Да и я не испытываю никаких чувств к Косте, как и он ко мне — ну только дружеские. Мы оба чистые гетеро.

— Наверное, это у тебя от матери, — предположила Сай, — она любила твоего отца, и так и не завела другого партнера после его гибели.

— Насколько я знаю, у нее были мужчины. Но так серьезно — нет. Ни с кем она не жила. И мне говорила, мол, я не хочу тебе другого отца, у тебя есть отец, и его ты должен помнить. Хотя я его, конечно, никак не мог увидеть — только на экране.

— Ну вот. Все-таки есть такое явление, как однолюбы. Может быть, ты это унаследовал. Но если с твоим отцом это еще понятно… там героическая история, он погиб и все такое. Светлая память. То в твоем-то случае никаких причин цепляться за воспоминания нет, правда?

— Да что ты к нему пристала? — Вэнь звякнул чашкой о пульт. — Может, человеку хочется быть одному. Ему, может, так хорошо?

— Тебе так хорошо? — спросила Сай напрямую. Я подумал.

— Наверное, нет, не очень. Но сейчас… здесь… я не готов.

Меня вдруг осенило.

— Вот именно. Мне нужно на Землю. Мне нужно понять, что происходит вообще, разобраться в себе, в мире. Понять, почему у нас все так сложилось. И там, на Земле… Все-таки я не системщик по натуре, я земляшка. Мне нужны корни, надо их держаться, чтобы жить. И тогда, может быть… да наверняка. Тогда я пойму, кто мне нужен и почему.

Цзиньши, «Черное время»

«Задолго до Войны творцы нередко предупреждали об опасности цифровой диктатуры, полной прозрачности каждого человека, даже верующие ссылались на Апокалипсис Иоанна, где пророк предсказывал нанесение печати дьявола на каждого в последние дни человечества. Этой печатью в свое время верующие считали электронные чипы и тому подобную маркировку.

Теперь мы живем в этой диктатуре, в условиях полной, абсолютной прозрачности. Никакие особые чипы, никакая маркировка уже не нужна — люди радостно установили коммы в височную кость, чтобы иметь возможность в любой момент пользоваться всей мировой сетью. Жизнь без нейроимпланта представляется нелепой, на это идут только совсем уж забавные чудаки или редкие больные, которым это запрещено по каким-то причинам — и те носят с собой комм постоянно.