Рассвет

— Ведь я же твой Том, тот же Том, каким был пять минут назад, до того, как ты узнала… — И он даже рассмеялся неуверенно, словно извиняясь за неудачную шутку.

— Ты обманул меня, Том, — медленно сказала она, — и я ненавижу самое себя.

Он не верил своим ушам. Протянув руку, он взывал к ней:

— Дотронься до моей руки. Это — та же рука, что ласкала тебя.

— Перестань! Зачем ты напоминаешь? Никогда себе этого не прощу! Что мне сказать людям? Что мне делать?

— Ты скажешь людям, что я не совершал никакого преступления, и мы будем с тобой вместе, как прежде.

— Причем тут преступление? Ты знаешь, о чем я говорю!

Он знал, и он уже понял ее преображение, но продолжал взывать:

— Робби, дорогая, не говори со мной так… Робби, дорогая…

Он нежно обнял ее, но она так рванулась из его рук, что он пошатнулся. Вцепившись в спинку стула, он ошеломленно глядел на нее, повторяя:

— Что это? Что с тобой случилось? Ты так смотришь на меня… словно это не ты.

— Не сомневайся, это я, — мрачно отозвалась она. — Что ж ты думаешь, я могу смотреть на тебя, как прежде? Ты и вправду так думаешь?

В отчаянии он воззвал к ее здравому смыслу:

— Слушай меня… Слушай… Я — тот же Том… Те же руки, то же лицо… Я тот же, что и был… Ну, на меня надели новый ярлычок, — он попытался улыбнуться, но это меня не изменило. Ты ведь любила меня, Робби.

— В прошлом. Теперь — нет.

— Неправда, ты — моя частичка. И я часть тебя, мы нераздельны. Мы учились вместе. Ты мной восхищалась. Сколько раз ты мне это говорила!

— Ты меня обманул, и все это было ложью.

— Давай посоветуемся с Джимом Джонсоном. Он умный человек. Он подскажет нам, как снова наладить наши отношения.

— Да что ты ребячишься?! Он мне посоветует отделаться от тебя немедленно.

Он тоже словно обезумел. В бессильной ярости он обводил комнату глазами, ища какой-то подсказки, какого-то способа заставить ее опомниться… или причинить ей боль. Он схватил лежащую на стуле книгу Гитлера и потряс ею:

— Если б ты жила там, в то время — ты убила бы меня!

— Разве я тебя убиваю? — холодно возразила Робби.

— Убиваешь. Медленно убиваешь.

— Не надо мелодрамы! — раздраженно вскричала она, дернув плечом. — Противно.

— Это не мелодрама, а реальная жизнь.

Они стояли, меряясь взглядами, каждый смотрел на другого, как на врага-незнакомца.

Робби отступила и вдруг залилась пронзительным смехом:

— Кроуфильд! Узнала бы моя мамочка! И тебя бы убила, да и меня тоже!

Он смотрел на ее искривленный рот, ему казалось, что мир обезумел.

— Ты сошла с ума, весь мир сошел с ума!

— Ты думаешь? Нет, уж поверь, я в здравом уме. А потому — убирайся. Убирайся немедленно! — Она взвизгнула так пронзительно, что услышали соседи. Раздался стук в стену. Он схватил свою одежду — во время объяснения он был в одних трусах, это делало дикую сцену еще более абсурдной. Она даже не отвернулась, пока он натягивал брюки.

Он ненавидел ее. Ненавидел так, что понял преступника, убивающего в ослеплении гнева и ненависти. Бежать отсюда… Он ринулся к дверям.

— Подожди! — окликнула его Робби. — Забери это… — Она протягивала ему «Тома Младшего», белого плюшевого медведя с красивыми карими «сладострастными» глазами. Он выхватил игрушку из ее рук и молча вышел.

Том гнал машину домой. Глаза его застилала ненависть. Ненависть? — это было бы слишком просто. Его душа полнилась яростью, стыдом и тоской. Он не мог разобраться в этом смятении чувств, понимая одно: он сокрушен, раздавлен. Его Робби, его любимая! Он начал всхлипывать, надеясь, что постовой не задержит его, приняв за подвыпившего водителя. До дома было еще несколько часов езды. Дом, куда снова и снова будут являться проклятые Кроуфильды… Но больше ему некуда было ехать.

Вдруг он почувствовал голод и остановил машину около закусочной. Заказав гамбургер с жареным картофелем, он с удивлением посмотрел на тарелку, есть он не мог.

— Что-нибудь не так? — спросила официантка.

— Нет, все в порядке, — ответил он, заплатил по счету, добавил чаевые и вдруг спросил:

— У вас есть ребенок?

— Да… А вам зачем? — ответила она неприязненно.

— Не волнуйтесь, — сказал он, — я к вам не пристаю. Подождите минуточку. — Он выбежал к машине, достал белого медведя со «сладострастными» глазами и сунул его растерянной женщине. — Отдайте вашему парнишке.

Изумленно глядя на дорогую игрушку, она пробормотала:

— Какая прелесть… Ой, извините, что я вам нагрубила.

— Вы правильно себя вели. Вы были осторожны, и все мы должны остерегаться, пока наш мир и люди — такие, какие они есть.

Он побежал к машине. Женщина проводила его растерянным взглядом.

Он добрался домой около полуночи. Ставя машину в гараж, он увидел, что все окна темны, светится только окно музыкальной комнаты. Услышав задумчивые аккорды — она играла Дебюсси — Том понял, что мать опечалена и ищет прибежища в музыке.

Он боялся войти в дом и сел на ступеньку веранды. На темном небе сияли звезды — ковш Большой Медведицы… Блестящий полукруг, а за ним — загадочная непознанная Вселенная… Вскрикнула птица — затерявшееся в ночи живое существо, которому так же неведомы тайны Вселенной, как и человеку.