Рассвет

Эта зловещая загадочная Вселенная, этот безумный человеческий мир! Его снова пронзила боль: да, этот мир обезумел! Окровавленное лицо отца… Райс, превратившийся в Кроуфильда… Все перевернулось со дня, когда зловещим вестником явился Маккензи.

Он встал, отпер дверь и проскользнул в свою комнату. Полулежа на кровати, он думал о том, что в колледж вернуться он не сможет. Встречаться с ней в коридоре, на лекциях… Том увидел на тумбочке фотографию Робби: волосы, встрепанные ветром… сияющая улыбка… Такая счастливая… такая жестокая, беспощадная…

Он сбросил фотографию на пол, стекло разлетелось. Том схватил изображение Робби и с наслаждением порвал в мелкие клочки. «Пусть тебе кто-нибудь причинит такую же боль, как ты мне причинила…» — подумал он.

Приятная мечтательная музыка затихла… Том потушил свет, ему хотелось отложить объяснение с матерью до утра. Но она постучала.

— Том, я слышала, что ты приехал.

— Я засыпаю, — солгал он.

Она открыла дверь и зажгла свет. Сейчас увидит разбитое стекло и клочья фотографии на полу, и ему придется все рассказать ей. Мягко, неназойливо, она выспросит все. Но она не стала расспрашивать.

— Ты ведь написал, что уедешь на несколько дней, — сказала она, сев на стул рядом с кроватью.

— Прости, мама. Ты, конечно, поняла, почему я сорвался, как сумасшедший.

— Я поняла.

Ее спокойный тон заставил его еще глубже почувствовать свою вину.

— А почему ты сейчас вошел в дом крадучись? Разве ты не хотел поговорить со мной? Боялся, что я рассердилась?

— Да нет же. Я боялся Тимми разбудить.

Она слабо улыбнулась.

— Не обманывай меня, Том. Тебе это не удастся. И мне не удастся обмануть тебя. И сейчас ты знаешь, что хоть я и промолчала, но все увидела.

Он тоже улыбнулся.

— А, мусор на полу. Ну, так это заключительный аккорд, я покончил со своей подружкой. Мы как следует поцапались, и я подвел черту.

— Мне очень жаль. Она ведь замечательная девушка?

— Думаю — нет. Но все равно больно. Быть отвергнутым — очень тяжело, — горько признал он. — Чувствуешь себя словно в аду.

— Да, кажется, что пришел конец света.

— Откуда ты знаешь? Ведь тебя никогда…

— Молодые думают, что старики никогда не были молодыми.

Ее голос звучал ласково и успокоительно. Он благодарно посмотрел на нее и вдруг отчаянно вскричал, удивленный собственной вспышкой:

— Какая ты чудесная мать! И подумать только, что на самом деле, на самом деле… — Он не мог закончить.

— Но я твоя мать. И всегда буду твоей матерью, — сказала она, смахнув слезы тыльной стороной ладони и, заставив себя улыбнуться, пошутила: — Что-то чересчур много слез у нас в последнее время, ты не находишь? Ну, так что же между вами произошло? — сказала она, посмотрев на пол.

— Долгая история. Я рассказал ей о себе, о Кроуфильдах, ну, обо всем этом деле.

— И она узнала, что ты родился евреем.

— Не говори так, мама.

— Но она же догадывалась, что ты не из этой шайки «Независимого голоса», которая сродни ку-клукс-клану. Я знала, что ты не можешь быть с ними. Скверная, грязная компания.

— Да, ты права, — вздохнул он. — Но папа…

— Должна же я сказать правду.

— Я хотел бы… чтобы папа был другим. Чтобы не дал себя втянуть в ку-клукс-клан. Я папу любил…

— Да, для тебя было бы лучше, если бы его не втянули. Не говоря уже о том, что это было бы лучше для него самого. Он подавил в себе много хорошего…

Том устал от тягостной беседы, голова его разламывалась.

— Ты оставила дверь открытой. И мы разбудим Тимми.

— Его здесь нет. Он уехал до следующего воскресенья. Кроуфильды взяли его с собой на озеро.

Том был поражен, что за дикие вещи происходят!

— Да, ленч прошел очень удачно. Холли так мило вела себя с Тимми. Она славная девочка. И когда Ральф («Опять Маккензи!» — подумал Том) одобрил эту мысль, я согласилась. Ведь он давно знает эту семью.

— А Тимми хотел ехать?

— Конечно, иначе разве я бы его отправила? Ему понравилась вся семья. Думаю, ему там будет хорошо.

«Понравилась семья». Они надвигаются на нас. Выпускают щупальце за щупальцем, словно осьминоги. Брата уже захватили. Нет спасения…

— Значит, уже не только ты, но и Тимми на их стороне.

— Не глупи, нет никаких «сторон».

— Я ненавижу их, — сказал он сквозь стиснутые губы. — Ненавижу. И я не буду встречаться с ними. Никогда!

— Давай поговорим об этом в другой раз, поздно уже. Спокойной ночи, дорогой мой мальчик.

«Я могу жить как затворник, — думал Том. — Заменю Бэда — возьму на себя его работу по дому и в саду. Буду помогать маме ухаживать за Тимми. Буду читать, заниматься астрономией, а когда-нибудь, окончательно придя в себя, найду работу, самую простую, в отдаленной обсерватории в глухой провинции».

Да, он понимал, что люди переживают худшие беды. Носят клеймо неизлечимой болезни, как бедняжка Тимми. Но если у человека болит сломанная нога, то разве для него утешение — узнать, что кто-то другой сломал обе ноги?