Рассвет

Лаура смотрела, как пьет Тимми. На постель вскочил Граф, на его серой шкуре блестели капли дождя. Тимми обнял его за шею. Глаза Лауры блуждали от столика с лекарствами к углу, к ночному столику, на котором лежал «Том Сойер» с закладкой. Слова не шли на язык.

— Боже мой, ты загорел! Даже сгорел! При такой коже, как у тебя и у меня, солнце даже в облачный день может обжечь. По себе знаю.

— И у Тома такая кожа! Я ведь похож на Тома, правда? Только цвет волос разный.

— Правда.

— У Тома никогда не бывает прыщей, и у меня не будет. Правда?

— Наверное, не будет, но если будут, мы с этим справимся.

— Нет, у меня этого не будет, я — как Том! Ох, я его жду — не дождусь. Когда он приедет — в пятницу?

— Да. Папа его привезет.

— И он все лето пробудет дома?

— Да. Будете вместе играть.

— Вот здорово!

Тимми зевнул.

— А папа скоро придет домой? Лаура посмотрела на часы.

— Через час. Но ты устал, вздремни немножко. Я заберу отсюда Графа?

— Нет, оставь его здесь. Он тоже поспит, со мной за компанию.

Мальчику в возрасте Тимми нужны собака, брат, отец. Он болен неизлечимой болезнью, и все-таки жизнь для него пока проста и ясна. Позже будет хуже.

Лаура прошла мимо комнаты Тома; дверь была открыта. Она решила посмотреть, все ли в порядке, и вошла в комнату. Через несколько дней он сюда вернется. Гитара, теннисная ракетка, полный шкаф одежды — все личное имущество, которым любящие родители — особенно щедрый любящий отец — наделяют сына-студента. Энергичного, бодрого и здорового сына. Ее надежду.

Надежду. Вдруг она ощутила какую-то тяжесть на сердце. Она стояла в пустой комнате и смотрела, как падают капли с омытых недавним ливнем листьев дуба. Неохотно отведя взгляд от окна, она посмотрела на письменный стол… желая, чтобы эта вещь волшебным образом исчезла, и зная, что она ее увидит. Да, она лежала на столе, — книга в яркой, броской обложке: «Мой герой — Гитлер». А на стене — фотография Джима Джонсона, красивое лицо с ослепительной улыбкой.

«Том, Том, что же ты делаешь?» — подумала она.

Лаура еще стояла посреди комнаты, когда в дом вошел Бэд и закричал, поднимаясь по лестнице:

— Эй, кто дома? А где Тимми?

— В кровати. Он немного устал, — она рассказала Бэду, что случилось.

Бэд взорвался.

— Проклятая иностранка! Она ведь знала, что Тимми нельзя подвергать опасности. Если в третий раз пневмония… Вот распроклятая баба!

— Успокойся, Бэд. Гроза разыгралась внезапно. Кто бы мог подумать — днем шел дождь, и вдруг снова. Она не виновата.

— Проклятущая баба! Зачем только Роландсон женился в Европе. На какой-то гречанке или итальянке.

— Она португалка.

— Хорошо хоть не еврейка.

— Я бы не хотела, чтобы ты так говорил, — вздохнула Лаура. — Особенно при Томе. Ты ведь добр к людям, и вдруг такие жестокие слова.

— Ну, милочка, не волнуйся. Ты живешь в своем мирке, у тебя — музыка и дети, а что творится в большом мире — забота мужчин. Мужчины борются и прокладывают себе путь, а женщин мужские дела не касаются. Мы сами разберемся. Но, как же все-таки Тимми?

— Он заснул. Не кашляет.

— Ну, слава Богу, может быть, обойдется. Ты приготовила к приезду Тома его комнату?

— Да, комната убрана. Только… вот, посмотри, — она показала ему книгу «Мой герой — Гитлер».

Бэд пожал плечами.

— А, чепуха. Мальчик впервые оказался вне дома, ну и увлекается всякими новомодными идеями. Ну и хорошо, что хоть задумывается о чем-то, не совсем провинциальный простачок.

— Лучше оставаться простачком, чем увлечься такими идеями. — Она показала на портрет Джима Джонсона на стене. — Это опасный человек.

— Я с тобой не согласен, Лаура. Джонсон — не Гитлер. Он говорит немало верного о том, как душат налогами средний класс… Об этих квотах для иностранцев…

— Да, может быть, но его речи полны ненависти, он обыгрывает невежество людей и в свою политическую клоунаду вовлекает молодых, развращает юные умы. Он меня пугает…

— Ну и напрасно. Он имеет успех. Уверяю тебя, он пройдет в сенат в ноябре.

— Я ему свой голос не отдам.

— Как? Ты собираешься голосовать за Маккензи, Лаура?

— Да. Он — человек умеренных миролюбивых взглядов, чужд агрессии. Как бы то ни было, — твердо сказала она, — любой лучше, чем Джим Джонсон.

— Ладно, поступай, как хочешь, но зачем говорить дома о политике? Мы живем в свободной стране, и каждый волен поступать, как ему угодно. А за Тома не беспокойся — он хороший парень и прилежный студент.

Она нарезала салат, полила его оливковым маслом и встряхнула салатницу.

— А ты видел у него в комнате расистские книги о черных? Я только надеюсь, что Бетти Ли не видела. Она обиделась бы.

— Ну, что ты, он так хорошо относится к Бетти Ли. Никогда в жизни он ей не нагрубил. И в этих книжках, знаешь ли, больше правды, чем тебе кажется. Том умный парень, я им горжусь.

«Да, его не изменишь», — подумала Лаура о муже. Бэд высказал то же самое:

— К чему бесплодные споры? Мы — семья: я, ты и наши мальчики. И это главное, хоть мы в чем-то и не согласны. Верно?

Она кивнула.

— Тогда пойдем-ка обедать, — весело сказал он.