Рассвет

— «Здравствуйте, — это мне, наилюбезнейшим тоном. — Я — Инид Такая-то, ваша новая соседка. Моя мать навезла еды, думала, может быть кафетерий еще закрыт. Угощайтесь, вот шоколадное печенье, уж такое вкусное.» Бла-бла-бла… болты-болты… а сама распаковывает чемоданы, — вещей! Словно в кругосветное путешествие собралась. Тут вваливается ее мамаша, бриллиант на пальце словно грецкий орех… И эта тоже «бла-бла-бла», а я стою словно онемела. Потом эта еврейка пошла провожать мамочку, смотрю в окно, — садится в «линкольн» последней марки. Отец у нее адвокат… то ли доктор. Мошенник, конечно. Я мигом сняла комнату, живу теперь с порядочной девушкой.

Том немного опешил. Его отец был помешан на автомобилях, теперь у него был «линкольн» восьмого выпуска. Мать все еще ездила в небольшом стареньком «мерседесе», отец подарил ей эту машину, когда Лауре исполнилось тридцать пять лет. Но отец — честный американец. Американец в нескольких поколениях, не чужак. Все заработал своим трудом.

— Эй, — спросил он вдруг, — ты все еще работаешь по вечерам?

— Да, пять дней в неделю. Сегодня я пропустила, чтобы пойти на собрание, сказалась больной.

— Не понимаю, как ты с этим справляешься, — озабоченно сказал он. Он побывал в грязном и шумном кафетерии с баром, где Робби, скользя между столиками, разносила подносы и убирала грязные тарелки, и почувствовал себя виноватым за то, что у него в кармане — деньги и кредитная карточка. Он предлагал дать или одолжить ей деньги, но она решительно отказывалась. Она была храброй и независимой. И он только мог повторять:

— Не понимаю, как ты с этим справляешься.

Она слегка передернула плечами; этот жест показался ему очаровательным.

— У меня много сил и энергии, я могу спать совсем немного, а учусь быстро и успешно. Просто мне повезло, что у меня такие способности.

— Но как случилось, что ты еще сверх того активно занялась политикой? — с любопытством спросил Том. — Это в традициях твоей семьи?

— О, вовсе нет. Я прочитала несколько книг по расовому вопросу, заинтересовалась этими проблемами и решила ими заниматься. Потом примкнула к движению Джима Джонсона. Мои родители не дали мне ничего. Отец мой — из Новой Зеландии, не знаю, почему он приехал в Америку, не знаю, почему женился на моей матери — ну, она была красавица, разве что поэтому. Красива и глупа. Совершенная дура, уж можешь мне поверить. Отец-то был неглуп. Работал учителем. Слава Богу, я унаследовала его мозги и ее красоту. Он не поладил с матерью и вернулся в Новую Зеландию. Мне не посылал ни цента, только открытки к Рождеству. Мне помогала немножко бабушка, но она сама была бедна и еле перебивалась.

— А твоя мать?

— Уехала с каким-то мужчиной в Чикаго. Потом он ее, должно быть, бросил. Кажется, она работает в кафетерии. А мой брат нигде и месяца не проработал. Совершенный дурак, да еще наркоман к тому же. А я решила изучать химию, займусь исследовательской работой. У меня выйдет, я своего добьюсь!

Том молчал. Какой ужасный мир, какую отважную битву ведет эта маленькая гордая девушка. Он вспомнил свой дом: книги, мама играет на пианино, ее золотистые волосы сияют в свете лампы. Отец читает газету. Мир и покой. Мама в кресле с книгой, Тимми в нише библиотеки за столиком делает свои домашние задания.

Робби словно откликнулась на его мысли.

— У тебя-то чудесная семья.

— Да.

— Вот только твой братишка… Бедный мальчик. Он долго не проживет.

— Откуда ты знаешь? — Он ни с кем не мог говорить об этом, даже с Робби, — ком подкатывал к горлу.

— Ты говорил мне, что у него цистофиброз, и я решила прочитать в библиотеке. Чтобы получить представление.

— Стало быть, ты знаешь. Такой чудесный парнишка! — гневно воскликнул он. — За что ему такая судьба? Добрый, умница, даже политикой интересуется — в одиннадцать-то лет!

— Да-а?

— Ну, конечно, он еще мал. Хотя я пробовал уже направить его, хотел повесить в его комнате портрет Джима Джонсона. Мама не разрешила.

— Она — за Маккензи?

— Да. Мама у меня чудесная, но о политике я с ней говорить не могу. Отец — другое дело. Он — за Джонсона, но активно политикой не занимается.

— Но не возражает, чтобы ты занимался?

— О, он меня во всем одобряет. Никаких разногласий. Но сам он не может отдаться политике, все время занят болезнью брата, и… А в молодости он был знаменитым полузащитником в студенческой футбольной команде. Посмотрела бы ты на фотографии.

— Ты любишь своих родителей, Том Райс, ты хороший парень!

— Ого, увидишь, как я хорош, — засмеялся он, устав от разговоров о семье и думая о том, сразу ли они окажутся в постели, когда доберутся до ее дома. Она обычно была не прочь, но, разговорившись на волнующие ее темы, Не всегда могла сразу переключиться. Но сегодня она улыбнулась его реплике и погладила его руку. Разговор о политике иссяк, они мчались все дальше от центра в пригород с бедными домишками. Он затормозил; в старом викторианском особнячке светилось одно окно, — подруга Роберты, уходя, оставила по ее просьбе свет.