Рассвет

— Бедная малышка, — сочувственно говорит гостья, и сразу переходит на добрый тон: — Но она счастливица, ведь вы, девочки, взяли на себя заботу о ней.

Сестры Пайге, Сесилия и Лилиан, доживи они хоть до девяноста лет, останутся для своего круга «девочками», но не леди, проводящие время за чаепитием с гостями, пресловутые «ленч-леди». Худощавые, изящно одетые, они — не только светские дамы, но и деловые женщины, наследницы «Пайге и Компании».

— Что мы знаем о строительных материалах? Бревна, проволока, цемент? — спрашивала Лилиан каждого, кто проявлял интерес к затронутой теме, — а многие проявляли. — Этим делом занялся наш отец, потом наш брат, и наконец мы, две девушки. И что ж, мы с этим справились. Если у тебя есть мозги, надо их использовать. А потом, нам надо было позаботиться о Лауре.

Две тетушки любили за воскресным чаем, когда чашки позвякивают о блюдца, поговорить со своими гостями о Лауре. Старые девы, обеим за сорок лет, получили от жизни этот подарок — хорошенькую девочку, которая стала забавой и любимой игрушкой и воплотила в себе смысл их жизни.

— Мы взяли на себя ответственность за Лауру, мы должны оставить ей хорошее наследство… Поэтому мы стремились расширить дело. Мы должны были обеспечить Лауру. Женщине необходима обеспеченность. — В пятидесятые годы еще не изжито было представление о женщине как о несамостоятельном существе, хрупком создании, нуждающемся в опеке и заботе.

Тетушки научили Лауру произносить слова «Пайге и Компания», когда она только еще начала говорить.

— Да, если бы не Лаура, мы, наверное, продали бы дело и ушли на покой.

— А какое она прелестное дитя, правда? — взывала к гостю Сесилия. — Я бы хотела, чтобы она осталась белокурой. В светлых волосах — черный или васильковый бант… так красиво…

Они восхищались Лаурой, обожали ее…но ни разу в жизни сами пальчиком не шевельнули для нее. Они нанимали нянек, гувернанток, потом учителей — французского языка, музыки, когда у Лауры проявились способности. Платили детскому врачу, дантисту.

— Они дали мне все, — говорила она мужу. — Они отдали мне свои жизни. Это испортило мой характер, я такая избалованная.

— Нет, Лаура, если они задались целью тебя испортить, то они в этом не преуспели, — ответил муж. — Ты ничуть не избалована.

Когда Лауре исполнилось десять лет, тетки забеспокоились: девочка увлекалась только книгами и музыкой.

— Что если она начнет по субботам играть в теннис? Как ты думаешь? — спросила сестру Сесилия.

— Очень здоровый спорт. Им можно заниматься всю жизнь, — согласилась Лилиан, физические упражнения которой сводились к пешеходной прогулке от дома до машины, поданной к подъезду, и от машины до письменного стола в офисе.

— Можно сделать теннисную площадку, за гаражом есть ровная лужайка, — предложила Сесилия.

— Да, а подальше разобьем огород, как в Англии, — подхватила Лилиан. — И вьющиеся растения на шпалерах, это будет восхитительно.

Старые девы без устали занимались благоустройством дома и участка. Они любили помечтать об идиллическом будущем Лауры в своем родовом гнезде.

— Когда-нибудь ты выйдешь замуж за человека, которому мы передадим наше дело, и он поселится в нашем доме.

Лаура таинственно улыбалась, растроганная их добротой, забавляясь их близорукостью. «Разве вы не знаете, что я выйду замуж за Френсиса Элкота? Ни за кого другого», — думала она.

Усталая женщина, лежащая на софе, предалась воспоминаниям о своей детской невинной любви.

— Но разве дети всегда невинны? И ты, Лаура, вспомни-ка… Не совсем уж невинны были твои мечтания…

Широкая поросль бирючины отделяла участок Пайге от участка Элкотов. В одном месте кустарник был разрежен, и ребенок мог бы проскользнуть, если бы ему разрешили. Но Лауре не разрешали.

— Доктор Элкот должен бы заделать эту дыру, — жаловалась тетя Лилиан. С тех пор как Френсис уехал, участок совсем неухоженный.

— Он скоро приедет. Я слышала сегодня утром. Он разбил обе ноги в Колорадо, катаясь на горных лыжах. Переломы лодыжек, кажется.

Лаура спросила, как это — разбить ноги? Как разбитая чашка, которая разлетается на осколки?

— Нет, нет. Не так. Когда он приедет, мы пойдем навестить его, и тебя возьмем, тогда сама увидишь. Я испеку Френсису лимонный пирог. Он такой славный мальчик.

На следующее утро, когда Лаура играла на лужайке в своей песочнице, она услышала, как хлопнула дверь соседнего дома и как кто-то разговаривал в соседнем саду. Потом голоса смолкли; Лаура подобралась к дыре в изгороди, надеясь увидеть мальчика со сломанными ногам. Но это был не мальчик, а мужчина. Он сидел в кресле, а вытянутые очень толстые белые ноги лежали на скамеечке. Около кресла стоял маленький столик, на нем — кувшин и стакан. Мужчина закрыл книгу, лежащую у него на коленях, налил сока в стакан и начал пить. Потом он причесал пальцами темные волнистые волосы и снова взял книгу, но в эту минуту заметил блестящий в щели изгороди голубой глаз. Встретившись с его взглядом, глаз моргнул, но храбро остался, где был.

— Хеллоу! — сказал мужчина, который не мог быть мальчиком Френсисом. — Иди сюда.