Рассвет над Москвой

Звягинцев. Ну, и что ж, по-твоему, шинели всем теперь надеть, бурки казачьи? Не спать, не есть, не веселиться, значит? Всё по боку? А вот народ наш по-другому смотрит.

Капитолина Андреевна. Как же он смотрит?

Звягинцев. Пушки пушками, забывать про то не надо, говорит народ. Но пришла пора новую жизнь строить. Каждый день наполнять счастьем… А ты на жизнь-то из окна своего кабинета смотришь. Ты оглянись — у тебя глаза по-другому засветятся! Эх, кабы да моя воля, я бы тебя насильно в отпуск отправил к нам на Байкал, чтобы нашими сибирскими ветрами из тебя всю эту дурь повыдуло.

Капитолина Андреевна. Ишь ты, богатырь какой! Отправил бы! Кабы, да ни бы!

Входят Саня и другие.

Саня. Как хорошо, что ты приехала, мама!

Капитолина Андреевна(Сане, тихо). Неудобно. От коллектива, скажут, отрывается. (Всем, нарочито громко.) Веселиться приехала!

Гермоген Петрович(про себя). Неужто отважилась?

Капитолина Андреевна. Гостя сибирского привезла. (С иронией.) Вот он, восьмое чудо мира! С воскресным днём, люди добрые!.. Музыка-то у вас есть, по крайней мере? (Курепину.) Скучный ты какой сегодня, парторг.

Как бы в ответ на слова Капитолины Андреевны в роще заговорил аккордеон. Полилась зажигательная мелодия пляски. Капитолина Андреевна лихо, по-молодому распрямила плечи, отвела руки за голову и пошла по кругу, приглашая Антона.

Ну, Антон, покажи, как у вас, на Байкале, пляшут.

Звягинцев(смущённо). Не выучился, к превеликому сожалению. (До глубины души обиженный и оскорблённый всем только что происшедшим разговором, всем поведением Капитолины, улучив момент, не сказал, а прошипел скорее.) Прощ-щ-щ-ай!.. (Ушёл.)

Капитолина Андреевна(едва не бросилась вслед за Звягинцевым, но самообладание удержало её; продолжая плясать). А ты, парторг? Говоришь — жизнь обожаю! Какой же ты после этого жизнелюб, ежели сплясать не можешь. (Она пляшет всё бойчее и задорнее, вихрем проносится мимо Курепина.) Видать, в читальнях просидел брюки?

Курепин. И не одну пару. Да уж как-нибудь, по-студенчески! (Он лихо пускается в пляс, отбивая присядку вокруг Солнцевой.)

Занавес

Картина пятая НА ФАБРИКЕ

Печатный цех. За окнами зимний городской пейзаж. Застеклённая перегородка во всю ширину стены. За ней печатные машины, силуэты которых отражаются на стекле. По эту сторону перегородки стол мастера, несколько стульев, скамейка. У стола стоят Значковский, Нина Логвинова, понурый Гермоген Петрович. Трещат телефоны. Прибегают девушки, что-то шепчут Нине, убегают, возвращаются, снова убегают. У Значковского вид капитана на мостике. Старый мастер не успевает отвечать на звонки. Наконец, махнув обеими руками и тяжело вздохнув, отошёл в сторону.

Значковский(Гермогену Петровичу, энергично). Не люблю повторять распоряжения. (Нине.) Дело пойдёт, товарищ Логвинова! Ох, как пойдёт!

Звонит телефон.

Гермоген Петрович(снимает трубку). Так точно, печатный. Здесь он, у нас. Вас, товарищ Значковский. (Передаёт трубку.)

Значковский. Алло! Я, Иван Иванович. (Ещё более жизнерадостным тоном.) Да, экспериментируем! Что вы, ваши сомнения напрасны! Вы же знаете: я сам колорист. Всё проверил. Валики? Валики изготовлены тоже новым, фотохимическим способом. Нет, не беспокойтесь. Заходите минут через пятнадцать — двадцать. Ах, вы в министерстве… А мы уже начинаем… Не сомневайтесь. (Кладёт трубку. Гермогену Петровичу.) И никого близко не подпускайте. Под вашу ответственность.